Это одиноким. Но многие «нижние чины» ехали (притом принудительно [99]) с семьями, ибо оставить их было не на что и негде. Семейному выдавалась половина, а другая половина полагалась к выдаче семье. Если таковая осталась у него дома, то о смерти кормильца она узнавала примерно через год, когда в местную кассу не приходила очередная ничтожная выплата (пенсии существовали только для старшего командного состава, и те назначались по указу).
Теперь про двойное жалованье. Его обещали всем участникам, а выплачено оно было при отъезде в Сибирь только штаб- и обер-офицерам — они получили двойное жалованье за год вперед, а все прочие — за полгода [ВКЭ-1, с. 286]. Остальное предлагалось требовать с сибирского губернатора, каковой при всем желании оплатить столичную недоплату не мог (о чем и писал). В Двинском отряде было хуже: всем выдали полугодовую плату [Огородников, с. 107], а зимой все оказались на Карском берегу, и требовать вторую половину было не у кого.
Штурманам С. Вакселю и М. Плаутину был дан лейтенантский чин, однако из справки 1737 года видим, что жалованье им было назначено прежнее, штурманское [ВКЭ-2, с. 701]. Узнали они об этом, когда отказ уже был невозможен.
Кстати, деньги «нижних чинов» вручались командиру, что позволяло нещадно их обирать, поскольку ему официально разрешалось недоплачивать им до 2/3 жалованья, если он находил работу недостаточной.
Известны и кое-какие цены на ледовом берегу [ВКЭ-2, док. 237]:
фунт сахара 30 коп., рубаха холщевая ношеная 12 коп. (купил подлекарь, т. е. «богатый»), новая 50 коп.; башмаки ношеные 10–25 коп., новые 66 коп.; сапоги новые 1 руб. 20 коп.[100]; суконная пара (кафтан и штаны) ветхая 1–2 руб.
В Якутске пуд хлеба стоил 20 коп., в Охотске около рубля [Покровский, 1941, с. 32], а на Камчатке 2 руб. на складе экспедиции и 4 руб. у торговцев [Ваксель, 1940, с. 134]. Притом как раз хлеб был на рынке сравнительно дёшев, так как полагался, если был в наличии, «в дачю», то есть в виде пайка, бесплатно. Но есть одну «дачю» (хлеб, кашу, постное масло, солонину и сушёную рыбу), означало умереть от цынги. Тем, кто был включён в штат уже в Сибири, двойное жалованье платили не всем; обмундирование полагалось одно на 3 года, да и его стоимость вычиталась из жалованья[101]. Как тут не грабить население?
А плата задерживалась, иногда на год, так что «дачю», довольно скудную, многим приходилось ещё делить с семьями. Так что реплика составителей: «Хотя все участники экспедиции получали двойное жалованье и многие имели с собой жён и детей, но многие все-таки упали духом» [ВКЭ-2, с. 10] звучит наивно.
Словом, беды были устроены самой властью. Листая массу жалоб, доносов и приговоров, видя массу имён сбежавших, погибших, осуждённых на каторгу и сошедших с ума, не устаю удивляться: как всё-таки обманутым людям, ежечасно избиваемым и пытаемым, унижаемым и обираемым, удалось так много свершить? Неужели можно всё списать на «дух Петра»?
Если и можно, то, полагаю, только в том смысле, что приказы из Петербурга следовало выполнять, независимо от того, были на их выполнение выделены местным властям деньги и средства или не были — как это было при Петре I.
7. Как она двигалась
В феврале 1733 года около сотни подвод выехало из Петербурга в Тверь. То был передовой отряд Шпанберга. Начался неимоверно долгий путь к различным местам назначения — от Тобольска до Охотска. Ещё полсотни подвод пристало к обозу на Волге и Урале, где были закуплены провиант и иные припасы (парусина, канаты, якоря, пушки, множество скоб и прочих железных частей). Общую картину передвижения частично обрисовал через 120 лет Соколов:
«Надобно было разчищать дороги, накидывать мосты, устраивать пристани, ставить магазины (склады —
Итогом были как выдача «нижним чинам» подмокших плесневелых продуктов, а потому массовые желудочные болезни и ропот, иногда переходивший в бунт, так и задержка начала строительства Охотского порта и кораблей в нём.