МЖ-2. Роман о чиновничьем беспределе

От моего вопроса у них началась настоящая истерика, и они взвыли еще сильнее. Я стоял и смотрел на них, как палач на обреченных, и мне совсем не было их жаль. Потом я развернулся и вернулся в берлогу. Достал из-под софы оружие и свою дорожную сумку. В ней были деньги, около ста тысяч долларов. Я выгреб их все и завернул в фольгу, которую нашел на кухне. Ее небось позабыла там мама Вереща, съехавшая к загадочному мужику. Иногда я представлял, как она, выйдя из дома в шляпке, с длинным зонтиком и саквояжем, в котором хранилась пара белья и бритвенный помазок (а вдруг?), раскрыла свой зонтик и полетела вслед за западным ветром в страну загадочного мужика. И он, загадочный и интеллигентный, в пуловере цвета маренго и твидовых брюках, ожидал ее на крылечке своего пряничного дома, покуривая длинную пенковую трубку.

Я вернулся к двум людям, которые ничего никогда не значили в моей жизни и дом которых сгорел на моих глазах. Я хотел отдать им все свои деньги, но поглядел на их скорбные фигуры еще раз и… передумал. Мне стало жаль денег. Мне стало жаль денег, которые я заработал своим поступком. И вот я стоял неподалеку от погорельцев, и мне было жаль отдавать то, что было дано мне Иисусом. Ведь именно его я, подыхая от водки и нищеты, просил когда-то: «Пошли мне бабла, Господи». И он послал. То было для меня время брать – и я взял, а теперь я стоял возле настоящего человеческого горя и понимал, что наступило время отдавать. Понимал и… не мог. Я не мог, не в силах был переступить порога жадности, я пошарил внутри себя и нашел тысячу причин для отказа. Я не мог бы назвать всю эту тысячу поименно, но я чувствовал в себе весь этот сонм позорных отмазок и был омерзителен сам себе, как никогда прежде. Я сделал в жизни много говна, но однажды, вытащив из перевернувшейся машины маленькую японскую девочку, я искупил все это говно перед Иисусом, и он простил меня. Я представил себе лицо человека, бредущего по пустыне, лицо человека, которому нечего было есть и пить, его оборванную одежду, его глубоко запавшие глаза. Я видел его глаза так ясно, будто он стоял сейчас рядом со мной. Он ни о чем не просил меня, но его глаза говорили красноречивее любых слов. Это был мой момент истины, и я ощутил во рту вкус сладких весенних баккуротов – молодого инжира. Иисус причастил меня инжиром, и я не смог отказать Иисусу. Мне предстояла неизвестность, и, конечно же, я попал на этот пожар не случайно. Это была очередная точка искупления говна.

– Вот, возьмите, – я протянул Хлобушевым сверток из фольги, – сделаете ремонт заново, купите тачку, Игорек станет бомбить в аэропорту Шереметьево, и все у вас будет хорошо. Это я вам пророчу. А если вы эти деньги пропьете, то я приду и убью вас обоих на хрен, – неожиданно сам для себя выпалил я и удалился, счастливо избежав слюнявых проявлений их благодарности.

5

Знаете, что продал мне за двадцать тысяч долларов чеченец Султан? Этот парень выполнил мою просьбу как нельзя лучше. За двадцать штук я получил австрийский пистолет «глок», лучше которого ничего в природе не существует, и превосходный снайперский комплекс отечественного производства «Вал». И тот и другой аппарат стреляли бесшумно, и с их помощью я рассчитывал «наделать делов». Да, я всегда говорил, особенно после собственного ранения, что ненавижу оружие, но есть проблемы, которые без него не решить, поэтому нужно постоянно иметь его под рукой и содержать в идеальном состоянии. В опустевшую дорожную сумку я сложил винтовку, и – клянусь! – как только я закрыл зиппер, позвонила Лора.

– Он приехал.

– Прекрасно! Ты приготовила билет?

– Что? Ах да. Приготовила, все в порядке.

– Где вы будете?

– В «Сохо».

– Где? – не расслышал я, потому что в трубке что-то забулькало. Все-таки МТС – это говно, а не связь.

– В «Сохо»!

– Во сколько?

– В одиннадцать.

– Я буду ждать тебя у магазина «Продукты». Это как выйдешь, сразу направо, там на углу магазин круглосуточный. Ты все помнишь, Лора?

Ее голос был твердым, а ответы – четкими, и лишь в самом конце она впервые заставила мое сердце заныть, она ответила, что все прекрасно помнит, и, чуть помедлив, изменившимся, не своим голосом спросила:

– Марк, скажи, ты меня любишь?

Неужто она действительно захотела стать самой обыкновенной мещанкой? Что же это получается? И у такого чудовища есть потребность в любви? Наверное…Что мы все без любви? Просто опавшие листья…

Люблю ли я ее? Она никогда не спрашивала меня об этом. Я никогда не говорил, что люблю ее, было незачем, и вообще мне казалось, что она относится к таким вещам прохладно, а поди ж ты… Мать ее, ведь она исчадие ада, убийца, сумасшедшая, ебнутая на всю голову нимфоманка, и даже ей, вот такой, хочется, чтобы я сейчас ответил «да». А соврать в такой ситуации почти невозможно. Голос сразу выдаст. И я прыгнул в измененную реальность, я вспомнил, как врал, работая планктоном в своем сраном офисе, как я верил во все то, о чем я врал, я поднял с пола свой носок и, накрыв им телефон, через носок ответил не своим голосом: