Н 4 (СИ)

А   затем   те   люди   расступились,   дав   дорогу   трем   очень   представительным господам, медленно прошествовавшим к калитке с видом крайнего неудовольствия на лице – словно у домашних котов, внезапно выяснивших, что они не единственные на   всем   свете.   И   что   самое   неприятное,   Константин   Колокольцев   отлично   знал каждого из них в лицо – пусть и исключительно по телевизору. Так же сторож знал,

что если телевизор пришел в вашу жизнь, а у вас ни рекордного размера тыквы на огороде, ни диковинного окраса кролика, то сюжет с вашим участием скорее всего будут снимать исключительно криминальный. И дай-то Бог остаться в нем рядовым свидетелем.

В общем, обычно такие народные приметы, как три раздраженных природных князя у калитки по утру, говорят о том, что скоро имя вашего господина из списка молитв о здравии придется переписывать в лист за упокой души – и от мыслей таких   становилось   маетно,   а   пальцы   на   руках,   набирающих   особый   внутренний номер усадьбы, выводящий прямо к хозяину дома – и крайне не рекомендованный к вызову   -   отчетливо   подрагивали.   А   тут   еще   и   гудки   эти   телефонные,   длинные,

беспокоящие тем, что никто может и не подойти к трубке… В общем, когда трубку подняли, Константин не сдержался.

- Господин, беда! – Выпалил он одним духом. - Пост номер один, Колокольцев. –

Оправился он после грозного оклика и взял себя в руки. - Машины княжеские, во многом   числе!   Долгорукие,   Панкратовы,   Галицкие!   С   их   сиятельствами   во   главе!

Сами посмотрите, господин! Шестая и седьмая камеры!

Тут видеокамеры были – потому что был и человек, который мог их сторожить.

Сторож замер с трубкой в руках, получив закономерное и крайне напряженное «жди». А потом и вовсе забыл, как дышать – но не от служебного рвения. Просто позади отчетливо, словно специально, щелкнула щепка, а в сторожке – с гарантией закрытой на ключ – раздался шаг. Константин попытался медленно повернуться, но тут же был удержан за плечо рукой. Другой рукой некто перехватил трубку у его уха.

- Господин, нападение! – Успел воскликнуть сторож, до того, как незнакомец отодвинул его в сторону от телефона.

-   Тш-ш-ш!   –   Укоризненно   прозвучал   голос,   и   Константин   резко   повернулся,

готовясь принять смерть.

Но вместо этого с изумлением улицезрел двух нестойко стоящих на ногах господ лет под пятьдесят в состоянии серьезнейшего опьянения. Первый из них – господин суровой внешности и владелец крайне сосредоточенного взгляда, уцепившегося за верхнюю   пуговицу   сторожа   (оттого   виляющего   в   такт   глубокого   дыхания

Колокольцева),   и   оказался   тем   самым   татем,   что   перехватил   телефон.   Был   он   в офицерском   мундире   конца   прошлого   века,   украшенным   довольно   скромным количеством орденов и медалей, в которых сторож с неким изумлением отметил все возможные   высшие   регалии   империи,   отчего-то   лишенные   любых   аксельбантов,

лент и украшательств. Руки закрывали белые перчатки, а в отражении начищенных до блеска сапог можно было бриться.

Левая   же   рука   незваного   гостя   была   занята   тем,   что   удерживала   другого господина – пьянющего уже в той крайности, что попытки проморгаться выглядели,

как  махи   крыльев   дивной   птицы,   а   сам   взгляд  был   столь   же   осмысленен,   как   у птенца,   выпавшего   из   гнезда.   Одет   второй   был   в   красный   кафтан   с   обильным золотым шитьем, темно-синие шоссы с золотыми лампасами и черненые сапоги, а вот орденов на мундире было не в пример больше, пусть и рангом куда как ниже –

зато число боевых стычек вызывало не меньшее уважение. Лет ему было под шестой десяток,   о   чем   говорили   и   морщины   на   лбу,   и   седина   в   густых   волосах,   и   вяло повисший   длинный   ус   –   зато   другой,   правый   край   роскошных   усов   был   лихо закручен   ввысь,   говоря   как   о   бодрости   духа   боевого   старичка,   так   и   о   немалых резервах организма,  способных напиваться  до  изумления  даже  в  таком  возрасте.

Собственно,   даже   сейчас   свободная   его   рука   лежала   на   металлической   фляге,

закрепленной на поясе – словно на эфесе шпаги.

- А-алеу? – Поднес первый трубку к уху и спросил на выдохе – грозно и серьезно.

– А-але? Еремеев? Ты?! Ш-што, что нам нужно… У вас – товар! У нас – купец!.  Как -

кто?! Этот… Гад малолетний, чтобы его об пень дважды и в прорубь… Самойлов

Максим!.  Сватов ждете?! Не ждете? А мы сами пришли. Тьфу, он трубку уже бросил. –

Посмотрел  говоривший   разочарованно   на   пищащий   аппарат.   –  Василий…   Вася!   –

Тряхнул он плечом.

- Я здесь, - дернулся тот и вновь хлопнул ресницами.

- Пошли калитку открывать, а то вечно топтаться будут.

- А в-вы как зашли? – Нашел в себе храбрости спросить сторож.

- Так мы через лес, - пробурчал офицер, осторожно разворачивая товарища к двери. – Ну и овраги у вас!