Н.А.Львов

В других вариантах этой же песни, широко распространенной в народе, рассказывается, как ватага удальцов расправлялась с астраханским губернатором, как он сулил речной вольнице горы сокровищ, но разбойнички все же в речку-матушку его голову зашвырнули и кричали ей со смехом вослед:

«Ты ведь бил нас, ты губил нас, в ссылку ссыливал,

На воротах жен, детей наших расстреливал…»

Здесь слышатся явные и притом зловещие отголоски недавней пугачевщины. Бытовали также другие варианты, где полным именем упоминался народный герой Степан Разин, который «думывал крепкую думушку с голытьбою», призывал братьев своих и товарищей — голь бедняцкую — «солетаться» с ним «на волюшку, волю вольную».

Первый спектакль «Начального управления Олега…» состоялся 22 октября 1790 года. В этот день Радищева, закованного в кандалы, фельдъегерь увозил в Сибирь, в Илимский острог.

ГЛАВА 1

1791

«На подостланном фарфоре

И на лыжах костяных

Весь в серебряном уборе

И в каменьях дорогих,

Развевая бородою

И сверкая сединою

На сафьянных сапожках

Между облаков коральных

Резвый вестник второпях

Едет из светлиц Кристальных,

Вынимая из сумы

Объявленье от зимы:

«Чтобы все приготовлялись,

Одевались, убирались

К ней самой на маскерад.

Кто же в том отговорится,

Будет жизни тот не рад,

Или пальцев он лишится,

Или носа, или пят».

Эти стихи — фрагмент из поэмы Львова «Руской 1791 год»⁶⁹.

Львов как поэт — на новом этапе. После юношеских стихов «черновой тетради» 1771–1780 годов, после комедии «Сильф» (1778) и стихотворения «Идиллия, вечер 1780» — типичных произведений сентиментализма, до нас, кроме нескольких эпиграмм, не дошли стихотворные произведения Львова, написанные в 1780-е годы. Поэтому крайне трудно определить, даже наметить процесс развития его поэтического дарования. Работа над оперой «Игрище невзначай», носящей явные черты раннего реализма, как и над сборником песен сыграла значительную роль в формировании его нового поэтического стиля. Но главное, общее развитие русской литературы определило ярко выраженный сатирико-реалистический характер его творчества. Львов теперь уже зрелый поэт. Стряхнув с себя прозрачные кружева пасторали, избавившись от влияний сентиментализма, он пишет сочными красками, кистью тонкой и изощренной. «Руской…» — не сказка, но образы сказочные. Вестник зимы здесь чем-то напоминает Деда Мороза. Так же выпукло, с богатством эпитетов и остроумных метафор создан образ Зимы:

«Едет барыня большая,

Свисты ветром погоняя,

К дорогим своим гостям;

Распустила косы белы

По блистающим плечам;

Тут боярыня гуляла

Меж топазных фонарей

И различно забавляла

Разны сборища людей.

На окошко ль взор возводит?

Вдоль стекла растут цветы.

Ко реке ль она подходит?

Стлались зеркальны мосты.

Лишь к деревьям обратился

Чудной сей богини взор,

Красно-желтый лист свалился:

В бриллиантовый убор

Облеклись сады несметны,

И огонь их разноцветный

Украшал весь зимний двор…»

Но, главное, поэт ведет атаку против верхоглядства тех, кто

«Поскакали в дальни страны,

Побросали там кафтаны,

Наши мужественны станы

Обтянули пеленой»,

предвосхищая на тридцать лет страстный монолог грибоедовского Чацкого против «пустого, рабского, слепого подражанья». Львов высмеивает фанфаронство и чванство, хвастунов, которые «возмечтали, что вселенны овладели мы красой, разумом чужим надулись».

«Руской стал с чужим умом,

С обезьяниным лицом;

Он в чужих краях учился

Таять телом, будто льдом;

Он там роскошью прельстился

И умел совсем забыть,

Что не таять научаться

Должно было там стараться,

А с морозами сражаться

И сражением мужаться

В крепости природных сил».

И тут Львов подходит к главному кредо своей жизни:

«Счастья тот лишь цену знает,

Кто трудом его купил».

Он продолжает верить и в самобытность русского человека. Все наносное преходяще. Оно навеяно метелями зимы.

«Но приятный солнца лик

Лишь в любезный край проник,

Удивляясь, что такая

Сделалась премена злая

В русских северных сынах,

Дал приказ свой в небесах:

«Что понеже невозможно

Вдруг расслабшим силы дать,

То по крайней мере должно

Зиму в ссылку отослать!»

…Что-то сталось в облаках!

В превеликих попыхах

Сев на северном сияньи,

И в престранном одеяньи,

Козерог слетел с лучем,

Искосившись Декабрем,

Вдруг на барыню седую

Напустил беду такую…

Не подумайте, однако,

Мой читатель дорогой,

Чтобы счастье одиноко

Составляло век златой.

Бриллиант перед глазами

Оттого и льстит красой,

Что он с разными огнями.

И о зимних красотах

Потому мы не жалели,

Что красы иные зрели

В русских радостных краях.

…Благотворная их сила

Нам сулила новый свет,

Переменам научила,

Что все к лучшему идет».

Так он приходит к оптимистической мысли, что русский все преодолеет и выйдет победителем в нравственной битве с собственной своей натурой.

Поэма «Руской 1791 год» посвящена Марии Алексеевне, его неизменному другу и спутнику.

Жену Львов боготворил. Раз и навсегда сердце его было отдано ей — она платила ему той же любовью и преданностью. Ей, только ей одной он пишет стихи. Посвящение Марии Алексеевне поэмы «Руской» сопровождается большим поэтическим предисловием. Его «Гавриле Романычу ответ» (1792) из деревни Черенчиц завершается проникновенными строчками: