Н.А.Львов

Одна из характерных черт деятельности Львова-зодчего состоит в том, что он всюду проявлял заботу о гидроустройстве. В 1798 году в письме к П. В. Лопухину, собираясь строить его усадьбу Введенское (около Звенигорода), Львов, восхищаясь природой, красотой леса и широтой кругозора, сетует: «Кряж песчаный и жадный: воды ни капли… на поливку и на пойло должно по крайней мере определить три пары волов в лето, а без хозяина легко выйти может, вместо пользы, одно из двух необходимое зло: или коровы будут без пойла, или волы без кожи». Ключей нет, горизонт Москвы-реки крайне низок. Колодец глубиной около двадцати шести метров дает результаты не очень обнадеживающие. Львов исходил, избегал все окрестности усадьбы и нашел возможность «оживотворить живыми водами прекрасную, но по сю пору мертвую и безводную ситуацию вашей усадьбы; в саду и в скотном дворе вашем будут везде фонтаны, возле дома каскад великолепный… все оживет и все будет в движении; по сю пору я признаюсь, что виды романтические составляют без воды мертвую красоту»⁹⁹.

В усадьбе Воронове за Красной Пахрой, в имении А. И. Воронцова, Львовым была перегорожена плотинами речка Воронка и созданы пруды с различными уровнями, сохранившиеся до сих пор.

Примерно те же принципы создания прудов с каскадами, мостами, гротами, островами встречаем и в других усадьбах. В прудах разводились разнообразные рыбы в таком великом множестве, что их излишками набивали рогожные мешки и использовали как удобрение для фруктовых деревьев.

Рассматривая творчество Львова в области садово-паркового искусства, необходимо рассказать о двух документах. Первый из них своеобразен: это пометки Львова на полях уже упоминавшейся книги Гиршфельда по садово-парковому искусству. В ней более пятидесяти пометок Львова, надписи, чертежи, рисунки.

Львов в планировке садов был поклонником естественной простоты, то есть английскую планировку предпочитал «регулярной» французской, но не совсем от нее отказывался. Регулярность могла быть там, где она нужна и уместна: около дома, у въездных ворот — ради парадности.

Свет и вода — важные, по мнению Львова, элементы в композиции парка. Свет, как он считает, — правило самое важное и самое трудное… Однако текучие воды, движение, жизнь для него значительнее всего остального. На полях книги Гиршфельда он перечисляет элементы движения: водопад, каскад, ветер, мельница, стадо в полях, передвигающаяся лодка на речке, крестьяне, косари, дым.

Проект сада на новом обширном участке светлейшего князя Безбородко в Москве с пояснительной запиской к нему является вторым документом.

Безбородко мечтал «заложить новый дом в Москве на прекрасном и первом в Москве месте, в конце Воронцова поля, на Яузе, у самого Белого города лежащем», — о чем он сообщил С. Р. Воронцову и через три месяца снова писал: «Я решился пуститься на новое здание, которое но крайней мере потомству покажет, что в наш век и в нашей земле знали вкус»¹⁰⁰.

Участок в самом деле великолепный — на возвышенности, спускавшейся от Воронцова поля к берегу Яузы. Безбородко хотел воздвигнуть грандиозный дом по проекту Кваренги. А проект сада был поручен Львову. Архитекторы работали вместе и раньше, в Ляличах, где для князя Завадовского Кваренги строил дворец, а Львов планировал усадьбу и возводил парковые сооружения.

Проект парка Безбородко в Москве помещен в альбом большого формата и содержит 11 листов чертежей и пояснительную записку на русском и французском языках¹⁰¹.

Когда читаешь проект, создается впечатление, что Львов дает волю своему воображению, что он не только проектирует, но и мечтает. Тем более что естественный уклон горы к Яузе позволял разделить сад на три разновидные части и расположить их террасами, а обилие ключей и родников давало возможность оживить местность прихотливыми измышлениями самой богатой фантазии.

Б центре сада, на высоком холме перед домом, он намеревался воздвигнуть колоссальную бронзовую статую богини мудрости на постаменте из «дикого» камня, а внутри постамента и отчасти под землей устроить огромный зал — «храм прохлады и тишины», который в зимнее время должен был согреваться пламенем жертвенника. Летом огонь предполагалось скрыть прозрачной водяной завесой.

Воды, собирающиеся в зале в широкую мраморную чашу, должны были вытекать из нее водопадом — водяной горой, покрывающей тремя уступами пирамиду цветов, и бежать то открытыми, то подземными путями «на благотворение саду».

Вспоминается стихотворение Львова «Ручейки» (1787) с несколькими строками предуведомления:

«Мне скучно без тебя, прекрасная Доралиса, и я похож на тот ручеек Леонардов, который течет по камням. А вот, как он течет:

…Пастух, лишившийся пастушки,

Мне говорил: два ручейка, между собою дружки,

В один и общий ход

Стеклися,

В один поток слились,

Одной чертой в лугу вились

И целью общею неслися

В пучину неизмерных вод.

Вдруг страшная гора им путь перелегает

И разлучает

Их взаимный плавный ток.

Один из них — в долине,

Другой — прерывисто меж камушков потек.

Сердись на берега кремнисты,

На корни, на древа ветвисты,