Н. Г. Чернышевский. Научная биография (1828–1858)

В сочинениях Чернышевского семинарского периода усматриваются даже начала антропологических идей на том основании, что, по Чернышевскому, «познание самого себя необходимо не только для познания природы, общества, но и Бога». «Человек, – утверждает исследователь, – тем самым превращается в центр мироздания. Только сквозь призму человеческой природы становится возможным представить истинную картину мира. Здесь начинают завязываться представления, которые позже приведут к фейербахианскому решению: бог создан по образцу и подобию человеческому».[262] В цитируемом сочинении, однако, понимание человека и вопросов самопознания зиждется исключительно на теологических принципах: человек, как и окружающий его мир, создан Богом, и путём самопознания человек стремится к открытию божественного в себе. «Истинная» картина мира – божественное начало в этом мире. Иной путь познания мироздания как через «идею о Существе бесконечном, Творце нашем», богословие себе не представляло. «Мы видели, – писал Чернышевский, – что только с помощью психологии и самопознания можно дойти до разрешения величайшей и нужнейшей для человека истины – составления истинного понятия о Боге и до уверенности в тех великих истинах естественной религии, что есть Бог, т. е. Существо бесконечное и Он есть творец мира: сколько же познание свойств Создателя должно облегчать и действительно облегчает нам открывать свойства созданного Им? Все истинно высокие понятия о мире, которые одни могут нас предохранить от материализма, – убеждён автор сочинения, – развиваются только из идеи о бесконечной мудрости, благости и всемогуществе Создателя его. Естественное богословие служит ключом к надлежащему разрешению всех основных вопросов о мире. Из идеи же о Существе бесконечном, Творце нашем, выводим и ту истину, что чувственные органы не обманывают нас и что они должны передавать нам представление о мире внешнем сообразно с действительными, производящими их предметами; в основании всех этих истин, следовательно, лежит самопознание», «Бог есть творец не одного нашего Я, но и всего внешнего конечного мира».[263] О каких зачатках антропологизма можно говорить здесь, неясно. Чернышевский неколебимо стоит на почве теологии, идеализма. Религия и наука в сознании его предстают неразъединёнными понятиями.

Полемизируя с профессором Киевской духовной академии П. Д. Юркевичем в 1861 г., автором опубликованной в «Русском вестнике» статьи «Из науки о человеческом духе», Чернышевский между прочим написал: «…Я могу доставить в редакцию „Русского вестника” так называемые на семинарском языке „задачи”, то есть сочинения, маленькие диссертации, писанные мною, когда я учился в философском классе Саратовской семинарии. Редакция может удостовериться, что в этих „задачах” написано то же самое, что должно быть написано в статье г. Юркевича» (VII, 726).

Другое дело, когда речь идёт о несовместимости теоретических представлений Чернышевского с наблюдаемыми им событиями и фактами конкретной действительности. В какой форме выражалось понимание им степени подобной несовместимости, неизвестно. Ретроспективные суждения на этот счёт, содержащиеся в автобиографических заметках, – единственный здесь материал, рассмотренный в предыдущих частях книги с учётом характера автобиографии и времени её создания. По-видимому, можно говорить лишь о том, что расхождения теоретических постуляций с живой жизнью не стали в семинарские годы фактом размышлений Чернышевского, создавая в его сознании «путаницу невообразимую, неудобомыслимую» (I, 671). И круг чтения, оказывавший влияние на формирование ранних убеждений, характеризовался в автобиографии как «смесь Голубинского и Феофана Прокоповича с Ролленом в переводе Тредьяковского и всяческими романами, журнальными статьями и учеными книгами всяческих тенденций, – от „Вечного Жида” Сю до сочинений Димитрия Ростовского, до Диккенса и Белинского» (I, 597).[264] Сочинения Белинского Чернышевский читал, конечно, в «Отечественных записках». А. Н. Пыпин свидетельствовал, что этот журнал 40-х годов бывал в доме Чернышевских-Пыпиных: «В первых классах гимназии я знал „Отечественные записки” и очень сокрушался, что не всё мне было понятно, например, статьи писателя Искандера; мать успокаивала меня, что для меня это ещё рано читать и что я скоро буду понимать всё это».[265] Однако упоминания Белинского и Герцена, как это видно из контекста приведённых высказываний, не дают оснований для далеко идущих выводов о решающем влиянии этих писателей на убеждения юного Чернышевского и его двоюродного брата. Подобное влияние со всей определённостью скажется много позже.