Н. Г. Чернышевский. Научная биография (1828–1858)

Жил Левитский в семинарском общежитии (бурсе) «на полукоште» (полуказённом обеспечении), в ужасающей бедности. По словам Чернышевского, он не имел «другого костюма, кроме синего зипуна зимой и жёлтого нанкового халата летом» (X, 17), случалось, что ему вообще не в чем было ходить в класс (XIV, 101). Придавленный нуждой, он обнаруживал особую восприимчивость к любому проявлению неравенства. Несмотря на дружбу с Чернышевским, «как Николай Гаврилович ни просил его к себе в гости, Левитский, бедный, неотёсанный бурсак, не решился идти к нему, отговариваясь тем, что и одежда у него плохая и он не умеет обращаться в обществе, в особенности в доме такого высокопоставленного лица, каким был Гавриил Иванович».[274]

Постоянные лишения и крайняя бедность, однако, не забили в нём чувства собственного достоинства, а напротив, обострили его, направляя нередко на дерзкий вызов. Богато одарённая натура тщетно искала выхода в застойном мире семинарской схоластики. «Верно, он думал, думал о том, что дельное, нужное, полезное могло бы из него выйти, но… и взрывало бедняка» (XIV, 101), – писал Чернышевский.

Ссылаясь на современников, Ф. В. Духовников описывает факты полемических столкновений с преподавателем Закона Божия А. Т. Петровским, которому Левитский «часто возражал». «Ты, Левитский, – говорил ему тот, – настоящий лютеранин: твои возражения не в православном духе». Или: «Ты, Левитский, споришь не затем, чтобы узнать истину, а затем, чтобы выведать мои познания; своими возражениями хочешь показать мою несостоятельность, поймать меня на слове и сконфузить перед целым классом». «Этим Петровский и ограничивался, – замечает Ф. В. Духовников. – Такие ответы, очевидно, никого не удовлетворяли, оставляя в сомнении относительно некоторых истин православной веры».[275]

После выхода Николая Чернышевского из семинарии Михаил Левитский, оставшись в полном одиночестве, сделался особенно нетерпимым. Учился он по-прежнему лучше всех. В одном из архивных дел сохранилась справка «Показание успехов учеников Саратовской духовной семинарии при окончании учебного курса в 1846 г., извлеченного из профессорских свидетельств, данных в продолжение курса», и в ней против фамилии Михаила Левитского 1-го записано: «В декабре 1844 года – отлично, в июле 1845 года – отлично, в декабре 1845 года – отлично, в июле 1846 года – отлично».[276] Однако поведение его стало настораживать семинарское начальство. Так, в записке инспектора о поведении учеников в течение 1845 г. «Михаил Левитский 1-й замечен в грубостях и сварах», а его брат Павел «своеволен и дерзок в речах». В ноябре 1846 г. произошло резкое столкновение с А. Т. Петровским, тот пожаловался инспектору и последовал удар, резко подкосивший и без того тяжёлое материальное положение бурсака. Инспектор доносил, что Михаил Левитский 1-й «в классе при всех товарищах говорил ему, Петровскому, невежественно и грубо, осуждая его лекцию и тем возбуждая к смеху всех товарищей». «И прежде упомянутый Левитский, – прибавлял злопамятный Тихон, – оказывал грубости инспектору семинарии и его помощнику». Семинарское правление определило: «Ученика высшего отделения Левитского за означенный проступок лишить казённого пособия, выслав его в квартиру, и сверх сего оштрафовать трёхдневным уединением со внесением сего поступка в книгу поведения».[277]

Об этом происшествии саратовские семинаристы сообщили Николаю Чернышевскому в Петербург. В письме к родителям от 10 января 1847 г. он пытается разобраться в случившемся. Не зная всех подробностей дела, Чернышевский ужаснулся наказанию – «сослали с казённого Мих. Левитского». Он-то знал, что означало для «бедняка-бурсака» лишиться содержания: «Большая часть этих людей спивается с кругу». Чернышевский досадует на А. Т. Петровского, принявшего ребяческую глупость за серьёзное преступление. Человек «с душой и сердцем», Алексей Тимофеевич должен был, полагает Чернышевский, проявить большую сдержанность, понимание и снисходительнее отнестись к бурсаку, для которого ежедневные напоминания о его бедности и бесправности становились всё более болезненными. «Эти мелкие, пустые, грошовые, но ежеминутные, постоянные и непреоборимые почти препятствия естественно каждого, кто не одарён слишком сильною волею, твёрдым характером, сделают раздражительным, несносным человеком». Чернышевский пытается оправдать своего бывшего друга, человека «с удивительною головою, с пламенною жаждою знания, которой, разумеется, нечем удовлетворить в Саратове» (XIV, 101). В ответном послании, сколько можно судить по письму Чернышевского от 29 января 1847 г., Гаврила Иванович принял сторону обидчиков Левитского, проявившего «взбалмошный» характер. Николай из вежливости не возражал отцу. «Но всё-таки мне очень жаль его, если это повредит ему при окончании курса», – заключал он размышления о Левитском (XIV, 111).