Н. С. Хрущев

Особенно обеспокоила партноменклатуру речь Хрущева на пленуме ЦК в июле 1964 года, наполненная резкими выпадами и даже угрозами по адресу местных партийных органов в связи с провалами в сельском хозяйстве. И содержание, и тон выступления показали, что Хрущев готов к новым непредвиденным шагам, что он становится все более непредсказуемым. А вскоре на места поступила записка Хрущева от 18 июля: он предлагал исключить всякое вмешательство партийных органов в экономическую деятельность колхозов и совхозов.

Хрущев был по-прежнему энергичен и физически крепок, допоздна засиживался в своем кремлевском кабинете. Но постепенно копилась усталость, не столько даже физическая, сколько моральная, психологическая. Он видел, что далеко не все из обещанного удается осуществить. Главное объяснение этому коренилось в пороках политико-экономической системы и в особенностях полутрадиционного российского общества. Но ортодокс Хрущев вряд ли это сознавал. А. Стреляный свидетельствует, что весной 1964 года Хрущев на одном из совещаний произнес надрывно-самокритичную речь. Он заявил, что выполнить обещания, данные народу, не удалось, что ничего не получается и надо, видимо, уступать место другим. И далее Стреляный пишет:

«Есть мнение, что именно серьезность хрущевского намерения или порыва ускорила его политический конец. Сталинисты и обыватели, железные Шурики и добрые Леониды Ильичи (одни мечтали навести без него «настоящий порядок», другие — пожить «наверху» тихо, в свое удовольствие) одинаково противились тому, чтобы Хрущев подавал пример, нацеленный в будущее. Страна, где первое лицо может покинуть кресло только по причине смерти или заговора, — это одна страна, это их страна. Страна же, где человек мог бы признать свое поражение, с достоинством уступить место другому… — это совсем другая страна, для них хуже, чем чужая».

Помощник Хрущева А. Шевченко вспоминает, как тот говорил в феврале 1964 года: «Чертовски устал! Вот 70 лет стукнет в апреле, надо или отказаться от всех постов, или оставить за собой что-нибудь маленькое». По мнению помощника, Хрущев действительно собирался уходить, потому что был на пределе. Да и выступая на заседании Президиума ЦК в день своего смещения, Хрущев сказал: «Я давно думал, что мне надо уходить».

Возможно, где-то на уровне подсознания он все же к концу своего правления чувствовал, что система и общество не реформируемы, что люмпенское большинство народа к переменам не готово и не желает их, а управленческий аппарат действует только в собственных корыстных интересах. Поэтому и не оказал серьезного сопротивления заговорщикам, поэтому и шел на октябрьский пленум ЦК как, бык на заклание — уставший и равнодушный. Но всплески энергии и попытки что-то предпринять пока что его не оставляли.

Дипломат Виктор Корягин вспоминает о последней зарубежной поездке Хрущева в июне 1964 года — это был визит в Скандинавию. Именно тогда, по его мнению, Хрущев стал задумываться о подлинной демократии. «Теперь уже мало кто помнит, — пишет В. Корягин, — а в газетах об этом вообще ничего не писали, что вскоре после возвращения из Скандинавии Никита Сергеевич поверг своих коллег в глубокий шок, приехав в один из дней на работу в Кремль не в громадном^-черном лимузине, а в «Москвиче» Об этой новости шептались недели две, строя догадки и высказывая опасения, что «Никита» опять чего-нибудь учудит». Рассуждения строились не на пустом месте. У всех было на памяти, что с момента прихода к власти, особенно после XX съезда в 1956 году, Хрущев упорно проводил линию на «борьбу с привилегиями».

17 апреля 1964 года Хрущеву исполнилось 70 лет. Юбилей был торжественно отмечен по всей стране. Юбиляру присвоили звание Героя Советского Союза — за заслуги перед КПСС и Советским государством и за «исключительные заслуги в борьбе с гитлеровскими захватчиками». На торжественном обеде в Георгиевском зале Кремля все выступавшие говорили о крепком здоровье Хрущева и желали ему еще многих лет плодотворной работы на благо партии и советского народа.

Но в высшем партийно-государственном руководстве уже были убеждены в неспособности Хрущева остановить рост негативных тенденций в жизни общества. Некоторые из активных участников смещения Хрущева позднее в своих интервью не раз говорили о том, что никакого заговора не было, а все осуществлялось в «рамках партийной демократии». Так, бывший первый секретарь МГК КПСС Н. Егорычев в беседе с историком Н. Барсуковым утверждал, что все было сделано законно, шла обычная подготовка пленума.

— Но определенная конспирация соблюдалась? — спрашивает у него Барсуков.

— Да, конечно, не афишировали. Ведь это было действительно опасно. Потому что, если бы кто-то Хрущеву доложил, то, прямо скажем, он бы расправился жестоко с нами.

А Александр Шелепин в беседе с тем же Барсуковым отрезал:

— Утверждение о том, что это был заговор — глупость и чепуха. И не было это ни «свержением Хрущева», ни «октябрьским переворотом», о чем сейчас некоторые пишут. Все было сделано в рамках партийной демократии.