Само собой разумеется, что в идеале регенеративная экономика должна на 100 % питаться энергией солнечного света, ветра, волн и других возобновляемых источников. Если мы хотим удержать рост температуры планеты ниже 1,5 ℃, у нас нет другого выбора, кроме как полностью декарбонизировать энергетические системы не позднее чем через два десятилетия. В этой области уже достигнут серьезный прогресс: более 100 городов от Дар-эс-Салама в Танзании до Куритибы в Бразилии в настоящее время получают не менее 70 % потребляемой электроэнергии из возобновляемых источников[337]
. Но по-настоящему захватывающим является то, что социальный теоретик Джереми Рифкин называет «демократизацией энергетики»[338]. Под этим подразумевается распространение микросетей возобновляемой энергии, которые позволяют домохозяйствам не только производить электричество, но и продавать его излишки соседям через горизонтальные одноранговые сети. Этот процесс наблюдается не только в богатых странах, таких как Германия. В Бангладеш десятки тысяч человек, многие из которых – бедные сельские женщины, прошли обучение и теперь могут устанавливать и обслуживать в своих деревнях системы на солнечных батареях. Государственная программа электрификации уже охватила более 4 млн домов, а к 2030 г. по плану должна привести к созданию свыше 10 000 микросетей, соединяющих домохозяйства по всей стране[339].Женщины в сельских районах Бангладеш устанавливают и обслуживают солнечные батареи. На фото: специалист по солнечной энергетике из деревни Бури-Гоалини[340]
Преимущество этой модели в том, что она является не только регенеративной, но и распределительной, то есть помогающей людям подняться над социальным фундаментом «пончика» через более справедливое распределение электрогенерирующих мощностей между домохозяйствами, чем при существующей системе, когда мы зависим от крупных энергетических компаний, нацеленных на получение прибыли[341]
. Такая демократизация энергетики может иметь глубокие политические последствия. Энергетические микросети способствуют сплочению сообществ. Поскольку производство, владение и распределение энергии становятся локальными, у людей возникает вполне естественное желание решать на местном уровне и другие вопросы, включая политические. На протяжении всей истории человечества энергетические системы формировали политику. Подобно тому как развитие горнодобывающей промышленности в XIX в. усилило профсоюзное движение и борьбу за права трудящихся, солнечная революция XXI в. на уровне общин может стать движущей силой радикальной децентрализации власти и способствовать долгосрочному мышлению[342]. Однако нужно понимать, что если домохозяйства предпочтут частные накопители и будут запасать получаемую энергию у себя вместо того, чтобы делиться ею, или если в производстве возобновляемой энергии будут доминировать крупные корпорации, как это уже происходит во многих странах, то демократизирующий потенциал модели так и останется не реализованным в полной мере.Четвертое направление в регенеративном дизайне – это движение за восстановление дикой природы, которое в последнее десятилетие набирает размах по всему миру – от Шотландии до Южной Африки и Румынии. Во многом оно возникло в ответ на неудачи традиционных природоохранных организаций. Более века защитники природы утверждали, что наша великая задача – сохранить землю и передать ее будущим поколениям в первозданном виде. И хотя это прекрасное устремление созвучно трансцендентной цели хорошего предка – процветанию в границах природы, – критики отмечают, что многие природоохранные организации скатились к тому, что называют синдромом смещения базовой линии.
Как объясняет эколог Джордж Монбио, «в каждом поколении люди считают нормальным то состояние экосистем, с которым они имеют дело в детстве», не подозревая, что это уже может быть состояние истощения. В Великобритании, например, многие участвуют в кампаниях по сохранению вересковых пустошей, хотя на самом деле эти пустоши когда-то были лесами, сведенными в результате разведения овец на протяжении столетий. «Природоохранные движения, несмотря на свои благие намерения, стремятся заморозить живые системы во времени», – утверждает Монбио. Поэтому он, как и многие другие сегодня, выступает не за охрану, а за восстановление дикой природы, которое, в отличие от попыток вернуть природу к некоему запомнившемуся нам состоянию, заключается в создании условий для возобновления экологических процессов путем реинтродукции растений и животных, и дать толчок к восстановлению экосистем до состояния нетронутости. Классическим примером может служить Йеллоустонский парк, где реинтродукция волков в 1995 г. привела к «пищевому каскаду» экологической регенерации: волки не давали прожорливым оленям поедать саженцы, которые смогли вырасти, а это, в свою очередь, привело к появлению певчих птиц, бобров и других существ, расположенных ниже в общей пищевой цепочке[343]
.