На 4 кулака

— Я уверена в этом. — Я отвернулась, чувствуя, как слезы подступают к горлу. Нет, нужно сдержаться, он не стоит того. — Он убил Колесникову, значит, был в квартире, почему не нашел портмоне? Зачем меня посылать?

— Отправив тебя на встречу, он проследил за ней, чтобы знать, где она живет. — «Вот оно что, — подумала я. — Ни у какого „АШАНа“ он меня не ждал. Потому и спросил первый, где я ждала его, чтобы назвать другой магазин!» Следователь тем временем продолжал: — Потом навестил ее ночью. Сейчас клянется, что не хотел убивать, а просто договориться, но она возвращать портмоне не собиралась и лишилась жизни. Но бумажник он либо не нашел, либо его спугнули, либо боялся, что кто-то увидел ее полет из окна, короче, взял запасные ключи из ее квартиры и убежал.

— Не нашел, — вздохнула я, вспоминая, как он говорил, что только женщина найдет то, что спрятала другая женщина.

— Ну вот, и нашлось тебе еще одно применение.

— Не говорите так. Как будто я вещь.

— Милая, ты для него и была вещью. Так что побыстрее выброси все это из головы и возвращайся к жизни.

— Ага, — сказала я, хотя хотелось крикнуть: «Вам-то легко говорить! Не ваше сердце выложили перед входной дверью и вытирали об него ноги, когда вздумается!» — Что, по его мнению, я нашла у него в кабинете? — Я имела в виду его фразу «Как ты догадалась?». Этот вопрос мешал мне спать по ночам.

— В ящике его стола была папка с документами по новому банку, в том числе устав. Федоткин велел ему подготовить. В уставе было прописано имя Хрякина как директора, а в договоре указывалось, что «РиалитиБанк» станет дочернем предприятием «Филлиата». Прочитав, ты бы сразу все поняла. Плюс к тому альбомы с фотографиями, где трое похитителей отмечают какой-то праздник вместе с твоим возлюбленным, были разбросаны по всей комнате. Ты что, правда не обратила на них внимания, когда искала свою морковку?

— Картошку, — тихо поправила я. — Я искала картошку. И я не смотрела все альбомы, я видела только ту фотографию, которая выпала из одного из них.

Пользуясь кусочком свободного от диалогов времени, я стала думать о нас с Николаем, никак не желая верить в то, что «нас» уже нет. Воспоминания одно за другим проносились в голове, отзываясь острой болью.

После похорон в машине. «О чем с тобой беседовал Акунинский? — как будто бы невзначай спросил он. — Видишь ли, я начал что-то вроде собственного независимого расследования». И ради всего-то одного вопроса он терпел мое присутствие! С ума сойти! Мне его даже жалко.

На озере. «Я боюсь. Я ведь никого не убивал. Ты мне веришь?» На озере… Я никогда не забуду… И он ведь спал мою жизнь! «Потому что ты еще не выполнила свою функцию!» — ответил внутренний голос.

Ну актер! А я-то верила, что он меня любит, представляла нашу свадьбу. Приглашения с голубками. Или все же с сердечками? И как все-таки зовут его маму?…

Вспомнив все это, я зло рассмеялась.

— Юленька, что случилось? — испугался Борис Николаевич.

Сквозь смех пополам со слезами я проговорила в ответ:

— Обманули дурака на четыре кулака!

Эпилог

Я извинилась перед родителями, Катькой и Владимиром Павловичем за то, что не верила им. Перед последним даже дважды: второй раз наедине, за то, как обошлась с его чувствами, сейчас-то я знаю не понаслышке, что это такое. Он великодушно простил меня, и теперь в нашем доме Вова (определение «бритый» немедленно отпало) частый гость. А сама я частый гость у Наташи, она ведь просила не забывать ее. Да и чувство вины дает о себе знать: как я могла заподозрить такого чистого человека бог знает в чем?

Грачевы и Бардо подали иск в суд. Скоро начнется тяжелейшее разбирательство с банком «Тэмпо» и его нынешним владельцем Юрочкиным. Мне его по-человечески жаль, ведь он был против этих дел. Но, думаю, банку не о чем беспокоиться: Федоткин так просто будущий «Риалити» в обиду не даст.

Я встала и подошла к окну. Сегодня была отличная погода: жара, солнце, голубое-голубое небо. Начало июня. Однако мое настроение, контрастируя с видом из окна, было мрачнее рассказов Лавкрафта. Жизнь потеряла всякий смысл и совсем не радует, сердце разбито раз и навсегда, на душе пустота, будто вместо нее одна сплошная черная дыра. Кажусь сама себе несмышленым ребенком, обманутым, обведенным вокруг пальца подлым, умным, взрослым дядей, который, наигравшись вдоволь, бросил на произвол судьбы.

Одно неясно: высокий мужчина, приходивший к Колесниковой, безусловно, Колька, но что же за женщина там была после него? Темноволосая, пониже меня ростом… Я посмотрела на антресоли, на которых пылилась невостребованная никем после меня черная бейсболка, затем перевела взгляд на валявшиеся в углу Катькины босоножки, делавшие меня сантиметров на десять выше, в которых я и ходила к Козенко, и ахнула:

— Боже, так это ж… это ж… была я!

В это же время, в другом городе