На 4 кулака

Засим с выводами и последующими радикальными действиями решили подождать до завтра. Доев обед, присутствующие начали собираться на рыбалку. Я поняла, что судьба дает мне отличный шанс посетить участкового и сокрыть это за семью печатями, и наотрез отказалась. Забегая вперед, скажу, что осознала, насколько глупым и опасным для жизни было скрывать такое. Возможно, расскажи я все — дальнейших страшных событий бы не произошло. И тем не менее мне не хотелось пугать своих знакомых. Разумеется, не обошлось без того, что меня стали уговаривать, Колька порывался поймать для меня самую большую рыбу, но только если я пойду с ними, а Вадим Дмитриевич вообще умолял, встав на колени, и клятвенно заверил, что без меня никуда не уйдет, но я оставалась непреклонным ослом, коим бывала сравнительно часто, вскоре на меня плюнули и ушли. Обрадовавшись, я выждала ради конспирации десять минут и тоже покинула участок, не забыв запереть ворота (хозяйка держала запасные ключи на гвоздике возле входной двери).

Не без помощи местных жителей я отыскала-таки жилище участкового, представляющее собой задрипанный железный сарай с давно не мытыми окнами и деревянной пристройкой-террасой, глядя на который поняла, отчего он пьет. Видимо, местный служитель порядка не был знаком со словами «взятка» и «коррупция». На этом мое везенье закончилось: дверь мне открыли. Соседи сказали, что участковый еще позавчера вышел из очередного запоя, поэтому дверь может не открывать только по причине отсутствия дома. К счастью, у меня хватило ума, предусматривая такой исход, захватить блокнот и ручку из дома. Накарябав на скорую руку записку, которая звучала так: «Есть информация о местонахождении маньяка-насильника. Коттедж 42, спросить Юлю», я свернула записку трубочкой и сунула в щель между дверью и косяком.

Я проходила мимо особняка, держа курс на нашу с Колей скромную обитель и думая о том, что предпочесть: новый детектив или учебник по биологии — и все более склоняясь в своем выборе в пользу первого, когда до моих ушей из внутренностей трехэтажного дома донесся детский плач. Бедная Ксюша! Совсем забросили ребенка. Надо бы проверить, что с ней, но существует маленькая проблема: понятия не имею, как обращаться с младенцами! Последний раз общалась с представителями этой «расы», когда сама была такой же.

Но делать нечего, я вошла в дом. Почувствовав странный, непонятно откуда взявшийся легкий укол предчувствия, стала подниматься по деревянной лестнице, держась за резные перила и любуясь красивыми картинами и ярко разрисованными панцирями черепах, которые украшали стены там и тут.

На втором этаже передо мной предстал коридор и шесть одинаковых дверей, по три с каждой стороны. Которая из них мне нужна? В этот же момент, словно услышав мои мысли, Ксения снова заревела. Однако со звукоориентацией у меня было ой как плохо и даже на таком минимальном расстоянии я сумела ошибиться, но вторая попытка увенчалась-таки успехом: посреди комнаты имелась детская кроватка с плачущим чадом внутри. Мне повезло, задача решалась элементарно: ребенок требовал смены подгузника. Таковые быстро себя обнаружили в тумбе возле кроватки и порадовали Юлю Образцову подробнейшей инструкцией. Мы трое — я, Ксения и памперс — остались друг другом довольны, с чем я и удалилась из комнаты.

Стоило приблизиться к лестнице — дурное предчувствие снова дало о себе знать покалыванием в сердце. Почему-то ужасно не хотелось спускаться. При всем при том я была убежденной фаталисткой, считавшей, чему быть — того не миновать, потому старательно душила в себе эти недобрые знаки, спускаясь по ступенькам.

«Видишь, все обошлось! — обрадованно сказала я сама себе, преодолев пугающий спуск. — А ты боялась!»

Подойдя к входной двери, я дернула за ручку, собираясь выйти на улицу. Однако выход был прегражден: на пороге стоял Девочкин Вадим Дмитриевич, и выглядел он так, что я сперва от испуга пискнула: волосы спутанные и будто два года не мытые, глаза выпучены и яростно сверкают, рот перекошен, приоткрыт, и оттуда тоненькой струйкой течет по подбородку розоватая слюна, капая на ворот бежевой, заляпанной неизвестного происхождения буроватыми пятнами тенниски.

— Юлечка-а, — прошипел он, выставляя на показ свои зубы, на которых тоже было что-то красное.

Правая рука Вадима Дмитриевича безвольно болталась вдоль тела, только пальцы ритмично сжимались и разжимались, левая же спряталась за спиной. Интересно, что у него там? Для меня что-нибудь?

— А-а-а, — совсем тихо прошелестел он, подобно осине на легком ветру, и высунул язык. Тут уж я поняла происхождение пятен на тенниске и зубах: Вадим Дмитриевич зачем-то порезал себе язык. Может, облизывал саблю? Теперь кровь обильно с него капала, смешиваясь со слюной и добавляя рисунок на одежду. Что с ним происходит? Ему плохо?

— Вам плохо? — тревожно осведомилась я. Он отчетливо покачал головой и улыбнулся. — А, это вы так шутите?