На Алжир никто не летит

Я как заново проснулся, обнаружив себя посреди воздуха, света, снега. Дома я увидел на миг позже. И первый глоток воздуха — уже другого, уличного, холодного, настоящего — стал первым глотком свободы.

Было первое декабря.

Дорогу было не перейти, транспорт несся как угорелый, и я рванул к далекому светофору. Добежал почти без одышки. Светофор долго и невозмутимо горел красным, приводя меня в бешенство своей невозмутимостью. Я чуть не сиганул на удачу, но, с натугой призвав весь свой здравый смысл, удержался. И еще раз удержался. Дождавшись, перебежал через переход, потом через полоску безопасной суши и был остановлен следующим светофором. Там дальше, кажется, маячил еще один, но врать не буду, не помню.

Я стоял перед вторым светофором и старался просто ждать. Потерять рассудок — здесь, в открытом мире — роскошь непозволительная.

Я все еще не верил, что ушел от них. Правильно не верил: кто-то сзади тряс меня за плечо, я обернулся, это был Саня.

Что ж, все нормально. Чудес не бывает.

— Ты куда ломанулся? Без паспорта, без вещей?

— Потом заберу…

— Не дури, давай-ка пойдем.

— Вы меня не отпустите…

Я еле говорил. И понятно, даже и не пытался вывернуться от державшего меня Сани, бежать было бы тоже бессмысленно.

— Кто тебя не отпустит?

— Я им не верю, — сипел я, как старый пес, голос куда-то подевался. — Не верю…

— А мне — веришь?! Ты мне — веришь?!

Сане приходилось орать через весь этот транспортный содом. Он смотрел мне глаза в глаза.

— Тебе верю… — просипел я, задыхаясь.

Тут я несколько слукавил, но и в самом деле Сане я верил в тысячу раз больше, чем всему рехабу, вместе взятому.

— Тогда пойдем. Давай я помогу.

И Саня быстро, твердо потащил меня назад, я болтался рядом, семеня ножонками.

Такого вот, сиплого, задыхающегося, едва держащегося на ногах, вконец офонаревшего, Саня меня и приволок.

Однако второе пришествие оказалось вовсе не столь драматичным, как я думал, точнее был уверен.

— А с паспортом вашим что прикажете делать? Нам он не нужен! И вещи ваши мы хранить не намерены! — Какая разница, кто это сказал.

Они что, серьезно? Собираются отпустить меня?

Парадоксально, но факт.

Да.

Я разом окреп. Взял паспорт, мобилу, объемистую сумку, тяжело набитую домашним барахлом — как на полюс снаряжали, — и спокойно вышел.

Все. И хрен с ними. Теперь надо было сообразить, что делать дальше.

— Ну, я погнал. Удачи! — сказал мне на улице Саня, вышедший, как оказалось, вместе со мной, сжал мне руку, прыгнул в тачку и укатил.

Ах да… Я слабо улыбнулся ему на прощанье, но увидел только уносящийся затылок в полуоткрытом автомобильном окне.

Так что же все-таки делать дальше…

Что-то я и в самом деле не того… Как что? Надо поехать домой. Автоматически я подумал о метро, но денег не было ни копейки. Может, где-то завалялся жетон? Я обследовал, облазил, ощупал все карманы. Жетона не было, были, правда, ключи от дома. Но кто там сейчас? Может, сожительница? Может, никого — но тогда, опять-таки, придется ее ждать. Но я не знал, в каком она сейчас статусе, — может, ее давно уже турнули оттуда. Я было дернулся к вновь обретенной мобиле, но на полдороге остановился. Интересно, а кто возьмет трубку? Может, те, кто меня упрятал, — отец со своей компашкой? В смысле, кто-то из них. А может, и сожительница меня сдаст из благородных побуждений — и они тут же нарисуются и запихают меня обратно. Далеко я не убегу. Да и вообще, куда мне идти, зимой, без денег, а самое главное — к кому? Сколько я в состоянии пробродить по Васильевскому или еще где? А ночевать — в сугробе или на скамейке? И так и так холодно. Может быть, менты отогреют. И отправят обратно или скорее куда похуже.

Ничего другого в голову не приходило. Я опять инстинктивно потянулся к мобиле, но тут же отдернул руку.

Я стоял недалеко от богоугодного заведения, только немного отошел. Как минимум надо свалить отсюда подальше, не искушать судьбу.

И я стал валить, в непонятном направлении, понимая только, что оказываюсь все дальше и дальше. Роль преследуемого так въелась в меня, что я полубежал, не разбирая дороги, хотя никто меня не преследовал, и где-то на краешке я понимал, что дорогу не худо бы и разбирать. Боги, кажется, все-таки решили меня погубить — я ощущал, как ум заходит у меня за разум. Хорошо хоть, черных мошек давно не видел. И тошнота отпустила. Но я все равно продолжал нестись, ломиться невесть куда.

А папашка-то мой молодец. Я и не думал, мне в бреду не снилось, что он умеет такое. Вот именно это умение и вызывало даже не ненависть, а скорее омерзение, гадливость. Как к сколопендре.

— Макиавеллиевский «Государь», — злился я вслух, для бодрости. На прохожих мне было начхать. — Серый кардинал, мастер аппаратных интриг, мать твою, картина «Брежнев, разящий Хрущева». — Но что-то не бодрило.