— Тут они все либо никуда не годятся, либо еще хуже того,— сказал Адам, выпуская клубы дыма. — Давайте походим-поглядим, покуда здешние дубины не спохватились.
Они подошли к крыльцу ближайшего домика. Дверь болталась на одной петле. Андерсон поднялся на вторую ступеньку и постучал. На стук никто не откликнулся. Он распахнул дверь, и в лицо им ударила тяжелая вонь. Хант вошел, потом обернулся и поманил всех за собой. Пол был устлан тощими рваными циновками. По стенам на гвоздях висела грязная одежда. В углу стояла двухконфорочная плитка, а на ней — закопченная кастрюля, вся в потеках жира. Столом служил перевернутый ящик из-под апельсинов. Сиротливая электрическая лампочка болталась на шнуре под потолком из тонких досок, обитых рваным рубероидом, который нависал над тюфяками длинными черными сосульками. По стенам, там, где они смыкались с потолком, были прибиты полосы картона, очевидно, чтобы создать подобие надежных швов, непроницаемых для дождя и ветра. На тюфяке, поодаль от разбитого окна, лежал облепленный мухами младенец. Его ножки торчали из двух дыр в дне бумажного пакета, прихваченного бечевкой подмышками — эту импровизированную пеленку давно пора было бы сменить. Но воняло тут все — и циновки, и стены, и рубероид, и жирная кастрюля, и одежда на стенах, и кусок сала, который сосал младенец.
— Ребенка надо немедленно отсюда забрать.
Голос Андерсона прозвучал подчеркнуто бесцветно.
— Мы не имеем права трогать чужих детей. — Адам вышел на крыльцо.— Эй, малый! — Голый мальчик появился как из-под земли. По-видимому, что-то в голосе Адама внушило ему доверие.— Ты приглядываешь за братишкой?
Мальчик молча вошел в дом. Он сосал палец, не спуская с Адама широко раскрытых, настороженных глаз. Потом кивнул.
— А мамка показывала тебе, как его подтирать?
Мальчик, не вынимая пальца изо рта, помотал головой.
— Ну, так давай я тебя научу.
Адам взял мальчика за руку и повел его по циновкам.
— Хант,— сказал Морган.— Я не могу больше.
Андерсон вышел вслед за ним, и они вернулись к машине. Морган оперся о капот.
— Сволочи,— шептал Андерсон, но не Моргану, а куда-то в пространство. Он твердил снова и снова: — Сволочи, ох какие же они сволочи…
Немного погодя Моргана перестало мутить. Вышел Адам, закуривая сигарету, и они пошли к другим домишкам, которые, как и первый, поднимались над землей на четырех бетонных сваях и решительно ничем от него не отличались. В одной стене не хватало доски, и дыра была залатана картоном. Рядом крыльцо вообще отсутствовало. Все окна до единого были выбиты. От крыши к крыше тянулся электрический кабель в бахроме изоляции, провисая, как кишка, выпавшая из распоротого живота. Меж лачугами кое-где смирно играли дети; возясь в дорожной пыли. Комнатушки были завалены всяким хламом — сломанные холодильники, колченогие стулья, ванна с дырявым дном. На задворках одного из домиков, среди бурьяна, притулилась машина со снятыми колесами, и Моргану вспомнился старенький «фордик», который стоял на козлах у них на заднем дворе, потому что отцу пришлось продать колеса и покрышки — то были годы кризиса. Но даже когда отец из месяца в месяц не мог найти работу, даже когда на рождество или в День благодарения дамы-благотворительницы привозили корзинки с припасами, узелок с поношенной одеждой и пакетик дешевых леденцов и лицо отца было застывшим и белым, как старинный фарфор, который после смерти матери так и стоял в горке в столовой; даже когда в дом вместе с дамами-благотворительницами вторгался запашок милостыни, столь же явный, как их накрахмаленные улыбки и шляпы с цветами,— даже тогда Морган не был так нищ, как обитатели Согеса-Два. И Морган с надеждой подумал, что, быть может, его отец тоже понимал это, но тут же ответил себе: нет, вряд ли.
— У этих семей нет ни гроша, и родители вынуждены уходить в поле, бросая детей без присмотра — что еще им остается делать? — но они удивительно сплочены,— сказал Адам.— Вы не поверите, шеф. Все тут очень хорошие, дружные семьи— сколько я их ни видел, почти все такие. Если б мы попытались забрать младенца, малыш кинулся бы на нас, как дикая кошка. В будущем году его, наверно, начнут брать в поле.
Тем временем из лачуг, из бурьяна появлялись все новые дети, и вскоре за Адамом и его спутниками их шло уже больше десятка. Одни голые, другие в драных трусиках, все с гноящимися глазами, вздутыми животами, кривыми ножонками и гнилыми зубами. Из материалов Спрока и Берджера Морган знал, что причина этого — недостаток свежих овощей и фруктов в питании. Сезонники, как правило, не пользовались витаминными дарами земли, которые сами же собирали, и предпочитали пищу, богатую углеводами,— консервированную кукурузу, сало, жареный картофель: они словно ненавидели фрукты и овощи, которые давали им средства к существованию и порабощали их.
— Но почему же они остаются тут? — Лачуги кончились, впереди виднелся только какой-то сарайчик, и Моргану становилось все больше не по себе от вони и от сопровождавших их малышей.— Почему они мирятся с такими условиями?