На арене со львами

Он вел уголовные дела, писал судебные иски, представлял те или иные группы в равнодушных, бюрократических учреждениях, давал советы всем, кто в них нуждался, и умел оказать отпор шерифам и судебным исполнителям, а также лавочникам и владельцам торгующих в рассрочку мебельных магазинов и ссудных касс, которые сумели создать такую систему рабовладения, какая и не снилась Конфедерации. Он не давал покоя службам социального обеспечения и здравоохранения, с въедливым упорством зачитывал статьи закона в безразличных ко всему отделах санитарного надзора и в бюро по найму, то есть вел себя, по выражению мэра того городишки, где он вырос, как «неблагодарный агитатор, кусающий руки, его кормящие», хотя Адам, раз и навсегда решив, что ноги его в этом городе больше не будет, ни разу в жизни не отступил от своего решения.

А до белого каления довел мэра иск о возмещении ущерба, который был ему предъявлен через посредство Адама после того, как двое рабочих, упаковывавших персики на загородном складе, который принадлежал самому мэру, были избиты и уволены за то, что потребовали в целях безопасности огородить транспортер. В конце концов мэр откупился, уплатив по пятьдесят долларов каждому да еще возместив судебные издержки, но на следующий год ограждение было поставлено. Вот это, а также новая сточная канава на какой-нибудь черной окраине, или упорядочение автобусного обслуживания учащихся городской средней школы, живущих на окрестных фермах, или вырванная у местных властей бесплатная медицинская помощь детям бедняков, страдающим такими редкими недугами, как, например, гипогликемия,— вот прогресс, ради которого Адам Локлир стал агитатором, кусающим руку, его кормящую.

Он постоянно бывал у сезонников в их убогих лагерях, в старых фургонах, в проржавевших школьных автобусах и грузовиках с дырявыми бортами. Его словно притягивали эти люди с мозолистыми коленями и ловкими пальцами, их настороженные, угрюмые глаза, их золотушные дети и паршивые собачонки. На несколько сезонов, словно подчиняясь голосу крови, как рыба, которая возвращается на родное нерестилище, чтобы выметать икру и там умереть, он сам стал сезонником и перемещался в общем потоке с Юга на Север и назад на Юг. Во время зимней уборки овощей во Флориде он завязал знакомство с двумя семьями, и они отправились с ним в старой санитарной карете, которую он где-то сумел раздобыть, в Джорджию и Южную Каролину, где на полях уже буйствовала весна. После двух-трех недель сбора клубники в Северной Каролине они поехали дальше, в Делавер и Нью-Джерси, собирать под жарким летним солнцем спаржу, салат и огурцы. Затем, с наступлением осени, назад на Юг, чтобы успеть проползти на коленях по длинным пыльным грядам поздней фасоли, а уж потом вернуться во Флориду, и отдохнуть, и найти то забвенье, которое дает дешевое красное вино, громкая музыка и нескладные тела мертвецки пьяных женщин — по большей части это были жены, но, случалось, и сестры, и дочери, и матери,— если вино было крепким, тюфяк один на всех, а жизнь горше обычной. Да и кому до этого дело?

Адам досконально изучил этот путь. Он умел обирать кустик фасоли одной рукой и на ровном поле собирал в день двадцать бушелей. Он знал все способы, к каким прибегали артельщики, чтобы надуть рабочего, когда те подытоживали вычеты из его заработка, а однажды он привлек к суду одного ловкого страхового агента, продавшего семье сезонников полисы на страхование жизни,— по малограмотности они не сумели разобрать, что на самом деле тот всучил им три страховки на одну машину, которой у них вообще не было. Он видел, как сезонных рабочих, которые были недовольны платой, едой, жильем, самой жизнью и пробовали жаловаться, упекали в тюрьму без суда и даже без всякого обвинения: ведь помощники шерифа, в сущности, состояли на службе у местной фермерской ассоциации, с которой интересы городка и всей округи были связаны теснейшим образом. Его вместе с другими сезонниками заманивали в глушь, за сотни миль, посулив работу, а на самом деле лишь для того, чтобы создать избыток рабочей силы и понизить плату: ведь люди все равно грызлись из-за работы, как крысы из-за корочки сыра, оброненной на пол. Он знал, сколько ящиков апельсинов или корзин яблок способен собрать за час или за день квалифицированный сборщик, знал, чего стоят на деле рекламируемые высокие расценки, составленные так, что сборщики действительно могли заработать неплохо, но только самые лучшие, самые сильные из них, лазая вверх и вниз по лестницам от зари до зари и даже до полуночи, вверх и вниз, точно Сизиф, вечно вкатывающий свой камень в гору, живые мертвецы, обреченные в земном аду бесконечно подниматься и спускаться по лестницам.