На арене со львами

— Ну, будем,— сказала рыжая.— За нас.

— Да, да, — отозвался Морган, внутренне передергиваясь. Хоть бы духи ее не так шибали в нос.

— Ммм, крепкий. Знаешь, смешно, стюардессой вот работаю, и все такое, а ведь пью только с прошлой весны.

— Надеюсь, не беспробудно?

— Да нет же, вот чудак, я просто раньше как-то не вошла во вкус, не то чтобы там по моральным соображениям и вообще, а просто охоты не было, понимаешь? А потом в Мобайле один пилот, он не насильно, конечно, а просто такой был вкусный коктейль, ну, что он мне сделал. С ананасом, знаешь? Я напилась — до чертиков.

— Мой друг Френч говорил мне,— доверительным шепотом сказал Морган, направляя разговор после вступления в главное русло,— что стюардессы обычно приберегают это самое для пилотов.

— Что — это самое?

— Френч не сказал.

— Тот, который с пластырем?

— По-твоему, у меня может быть такой друг?

— Подонок,— согласилась рыжая.— Смотря какие стюардессы и смотря для каких пилотов. Но уж не для таких старых паразитов, как на этой паршивой линии. Ты бы посмотрел, как они танцуют, совсем как допотопные, ей-богу. А знаешь, почему ты мне сразу понравился? То есть нет, серьезно, и вообще. Знаешь?

— Явно не потому, что со мной были приятные спутники.

— Нет, постой, я скажу. Потому, что они вот надо мной смеялись, ну там, бюст большой и другое, а ты — нет.

Господи, этого мне, кажется, не выдержать, подумал Морган.

— Милашка, какой тебе годик? — спросил он.— То есть серьезно, и вообще?

— Не маленькая. Двадцать пятый. Старость уже.

Старость, подумал он устало и подавленно, ощутив за спиной все эти бесконечные двадцать лет, на которые он был старше ее. Зачем он здесь, в этаком дурацком ресторане, сидит с этой пустенькой девочкой и обменивается ничего не значащими словами? Но он знал зачем, знал ясно и беспощадно. И может быть, даже правда, что сегодня по крайней мере ему нужно укрыться от боли и горя и от своего поражения в убежище, которое предлагала она, по-видимому, наивно веря, как в чудо, что будто бы в отличие от всех остальных он действительно относится к этому всерьез и тем самым всерьез относится к ней. Это, конечно, правда, но не до конца. Где-то глубже им, как зверем возле самки, управляла слепая, неразумная сила, заставлявшая искать то, чего он все равно не мог бы выразить словами, и не так это было нужно ему самому, как просто неизбежно.

— Что это вы говорили в самолете? Ты на похороны, что ли, приехал?

— Скончался сенатор Хант Андерсон. Он из этих мест.

— Не слыхала про такого. Знаешь, я похороны не выношу. До того от них грустно становится, хоть вой.

— Я тоже похороны не выношу. И еще не выношу свадьбы, крестины, школьные балы, бармицву, суды Линча и рождество. От всего этого грустно становится, хоть вой.

Она надула губы — толстые, чувственные, они с трудом складывались в обиженную гримасу.

— Ты меня просто на смех поднимаешь.

И отодвинула ногу.

Так как это была чистая правда, Моргану стало стыдно и досадно.

— Придвинь немедленно ногу, слышишь? — свирепо сказал он, и она послушно прижала колено к его колену.— Вовсе я не поднимаю тебя на смех. Я действительно не выношу суды Линча.

— А рождество?

— По совести сказать, я вообще ничего не люблю, кроме того самого. Что это она так долго не несет бутерброды?

— Вот, это разговор,— хмыкнула рыжая.— По-моему, кому-то не терпится.— Она прижалась пышным теплым бюстом к его локтю.— Я ведь сказала, что уже не маленькая.— Кажется, пальцы бегло скользнули по его бедру.— И умею кое-что, потерпи, не пожалеешь.

В интимном разговоре Морган любил вдаваться во все подробности, хотя мужские пересуды на такие темы не терпел.

— Что же это ты такое умеешь, а? У тебя, значит, специальность есть?

Ответа он не получил, так как в это время через полутемный зал к их столику пробрался Гласс.

— Какая очаровательная сцена,— театрально улыбаясь, произнес он. Потом придвинул стилизованный колониальный стул, уселся.

— Надеюсь, здесь, на Юге, дадут человеку что-нибудь выпить?

— Надейтесь только на меня,— ответил Морган, вынул из кармана еще одну бутылочку с водкой и поставил перед Глассом. Гласс взял ее в руки, рассмотрел, понимающе подмигнул рыжей стюардессе. Он подвинул назад «керосиновую» лампу и осветил их лица.

— Я, кажется, помешал,— сказал он, не делая, однако, попытки уйти.

— Еще чего выдумаете! — воскликнула рыжая, и было видно, как она довольна своим удачным ответом.

Моргана не особенно огорчило вторжение Гласса: во-первых, это совсем не означало, что он так уж непоправимо помешал, а во-вторых, Морган, скорее, даже надеялся, что помешал. Хоть не приходится самому выбирать между самоуслаждением и самоуважением, все решится волею обстоятельств. Огорчило его другое: Гласс думает, что помешал ему, значит, он считает, что Рич Морган из тех, кто бегает за стюардессами. Гласс вылил водку в бокал со льдом и добавил шипучки, зорко и заинтересованно поглядывая то на Моргана, то на стюардессу.

— Нельзя же, чтобы добро пропадало, верно? — Морган вынул последние две бутылочки.— Даром, что ли, рыженькая их для нас воровала.