На арене со львами

— Но может быть, он как раз хочет сделать политический ход. Должность-то это политическая.

— Во всяком случае, вот я что вам скажу.— Голос Мэтта зазвучал резче.— Я заслужил это назначение, Рич, вы не можете отрицать. Я столько лет работал на Ханта Андерсона, практически заправлял всеми делами. И никогда ничего не просил для себя, вы это знаете. Наверно, кто-нибудь посчитает это наглостью с моей стороны, сразу вот так вот лезть, и, наверно, есть люди, которые думают, что я у Андерсона просто мальчик на побегушках, но я…

— Никто так не считает, Мэтт.

— Не знаю, мне иногда давали это почувствовать, но я не обращаю внимания. Я заслужил это назначение и сделаю все, чтобы его получить.— Мэтт разогнал машину. Морган никогда раньше не слышал, чтобы он говорил с такой страстью.— Кэти, по-моему, не одобряет меня. Ну что ж… Ради нее я тоже многим жертвовал, как и ради Ханта, и теперь моя очередь.

— Желаю вам успеха.

— Я как раз и об этом хотел с вами поговорить.— Несколько минут он правил машиной в молчании, потом его словно прорвало.— Вы могли бы помочь, мне трудно просить вас об этом, но вы здесь такой известный человек, гордость города даже в глазах тех, кто с вами не согласен, и если бы вы замолвили слово перед губернатором…

— Мне очень жаль, но…— Морган ужасно не любил отказывать, когда его о чем-нибудь просили; даже если просьба была невыполнима. Боялся, что его сочтут жестоким и равнодушным, не оценят его истинного благородства.— Я буду очень рад, если вы попадете в сенат, Мэтт, но не могу вмешиваться в местную политику, даже если бы хотел. Уж за это-то меня бы тут же дисквалифицировали. И были бы правы.

— Я так и думал, но на всякий случай решил все-таки спросить. Ведь спрос — не беда.

Морган убедился — уже в который раз и все не впрок,— что ему совсем не нужно было просить прощения. Грант почувствовал себя гораздо более виноватым за свою, как он сам же считал, бесцеремонность.

— Поэтому я и начал наш разговор с вопроса о Кэти,— продолжал Грант.— Не хотел, чтобы вы считали меня лицемером.

— У меня и в мыслях такого нет,— сказал Морган, с удовольствием даруя ему отпущение грехов. Собственное великодушие всегда приводило его в хорошее настроение.

— Я понимаю, Рич, я все понимаю. У вас, газетчиков, своя мораль; иногда, правда, честно признаюсь, она мне не вполне доступна. Но одно я хочу, чтобы вы знали непременно, попаду я в сенат или нет, все равно, хотя я буду добиваться, я уже звонил всем, кого знаю, но имейте в виду, что все эти годы я работал ради Ханта, а не ради Кэти. Может быть, когда-то давно я его и предал, может быть, между мной и ею и было что-то, чего не должно быть, совсем недолго, но все равно, в конечном итоге то, что я делал, я делал для Ханта, в него я верил, его старался поддержать.

— Я лично считаю,— сказал Морган,— что в жизни все предают всех, ведь каждый, в конце концов, поступает так, как считает правильным для себя.

— Прекрасная мысль. Если так думать, сразу на душе полегчает. Но я не могу давать себе поблажки, Рич.— Грант говорил уже гораздо спокойнее, словно, напрягшись и выполнив неприятную обязанность, он спешил снова стать самим собой.— Не могу так легко себя простить.

— А Хант, даже если бы что и знал, конечно бы, простил,— сказал Морган.

Отель «Зеленый лист» был расположен на пересечении шоссе, идущего от аэродрома, с Большой Южной автострадой, которая, как огромная бетонная река, разрезала город наискось, отделяя одну треть его площади от основного массива, раздваивая его характер, изменяя индивидуальный облик. И при каждом подземном переходе или мосте поперек этой дороги-реки, выросли, подобно сорнякам, различные торговые точки, все так или иначе связанные с движением, с быстротой: сверкающие станции обслуживания, бензоколонки, однотипные рестораны со стандартными среднеамериканскими блюдами, пункты проката автомобилей, сборные стекло-пластиковые мотели.

У Гранта тоже был снят номер в «Зеленом листе», и оба они вошли в вестибюль, едва Френч с Глассом скрылись в коридоре, который вел к номерам. Морган зарегистрировался у дежурной — это была пожилая дама с крашеными голубыми волосами, наверняка почтенная вдова, как сразу определил Морган, одновременно на ролях радушной хозяйки и зоркого соглядатая. Он спросил у нее, открыт ли еще ресторан, и она ответила утвердительно, хотя тон ее подразумевал, что порядочные люди в это время все давно спят.

— А я пойду лягу,— сказал Грант.— Рад был бы проговорить с вами ночь напролет, Рич, но уж слишком сегодня трудный был день.

— А я вот рад, что хлопоты выпали вам, не мне.— И тут он сообразил, что они ни разу не подумали о состоянии Кэти, словно смерть Ханта Андерсона ее не касалась. — А как она, Мэтт?

Грант пожал плечами.

— Для нее это, ясное дело, облегчение. Но, конечно, и удар тоже. А что у нее на сердце…— Он осекся.— Кэти всегда была настойчивой. Она сама все организовала, обо всем позаботилась, как самая квалифицированная секретарша.