На «Баунти» в Южные моря

Но тут опять начались ливни, и англичане совсем приуныли. 20 мая Блай ослабевшей рукой записал в судовом журнале: «На рассвете несколько человек выглядели скорее мертвыми, чем живыми. У всех ужасный вид, и все с отчаянием смотрят на меня. Голод делает свое, но от жажды никто не страдает, пить не хочется, организм получает влагу через кожу. Из-за сырости спать почти не приходится, просыпаешься от судорог и боли в костях». Как обычно, Блай всячески старался подбодрить своих людей, но вряд ли его слова, как ни справедливы они были, звучали в такой миг убедительно. «Я пытался втолковать им, что так даже лучше, чем если бы стояла хорошая погода». На следующий день у него уже не было сил изыскивать какие-либо доводы, он просто записал: «Мы страдаем невыносимо. Нас поливает дождем и морской водой так, что глаза ничего не видят. Спать — мука, как бы ни клонило ко сну. Мне кажется, я вовсе не сплю. Мы страшно зябнем, приближение ночи всех заставляет дрожать».

Тем не менее 22 мая все были живы. Богобоязненный Блай объясняет это так: «Если люди когда-либо познавали могущество и снисходительность божественного провидения, так это мы, ибо я берусь утверждать, что наше нынешнее положение заставило бы дрогнуть самого храброго моряка. Мы должны идти по ветру, а волны обгоняют и захлестывают нас. Приходится непрестанно быть начеку, малейшая ошибка рулевого всех нас погубит». Еще через сутки людям Блая казалось, что все кончено. Напрягая последние силы, Блай вывел в журнале волнующие слова: «Сегодня мы бедствуем еще больше, чем вчера. Ночь была ужасная. Волны с огромной силой обрушивались на нас, в страхе и тревоге мы вычерпывали воду. На рассвете все были в тяжелом состоянии, и я боюсь, что еще одна такая ночь повлечет за собой гибель многих из нас…»

Под вечер океан наконец угомонился, а на следующий день, к невыразимой радости мореплавателей, выглянуло солнце. Все поспешили развесить одежду для сушки, и когда Блай в придачу к обычной порции галет и воды выдал по унции свинины на человека, это было подлинным праздником. Но Блай был не из тех, кто легко впадает в ложный оптимизм, он использовал желанную передышку для того, чтобы еще раз проверить запас провианта и сделать новый расчет. Вышло, что если и впредь выдавать три раза в день по одной двадцать пятой фунта галет, их хватит на двадцать девять дней. При благоприятных условиях можно было поспеть на Тимор раньше этого срока, но где гарантия, что плавание не затянется из-за дурной погоды и прочих злоключений? А если придется идти до самой Явы? И Блай решил выдавать галеты не три, а два раза в день, чтобы их хватило на полтора месяца. А ведь его спутники были доведены до такого отчаяния, что только человек большого мужества мог принять и провести в жизнь такое решение. Но у Блая были и мужество, и воля, он даже сумел так подать свое предложение, что никто не возражал.

В тот же день они увидели морских птиц, которые подлетели к баркасу и долго кружили над ним. Это были крачки, они настолько глупы и ленивы, что охотно садятся на суда и не взлетают, пока их не сгонят. Люди Блая познакомились с ними еще на «Баунти»; теперь они нетерпеливо ждали, когда птицы приблизятся вплотную. Это случилось лишь на следующий день. Одному моряку удалось поймать крачку. Все пошло в ход — и кожа, и внутренности, и ноги. Добычу тщательно разделили на восемнадцать частей и распределили по справедливости: один указывал на порцию и спрашивал «кому?», другой, отвернувшись, называл чью-нибудь фамилию. Нужно ли говорить, что они жадно проглотили эту малоаппетитную пищу! Под вечер поймали олушу, которая побольше крачки и чуть ли не еще ленивее. Кровь отдали троим наиболее ослабевшим, потом разрезали птицу на маленькие кусочки. На следующий день поймали двух крачек. При дележе обнаружили, что их желудки содержат непереваренных летучих рыбок и куски спрута; изголодавшиеся люди и этим не пренебрегли.

По-прежнему было солнечно и жарко, и вскоре они стали снова мечтать о дожде — сильном, затяжном дожде! При таком истощении, как и предсказывал Блай, людям было гораздо тяжелее переносить тропический зной, чем ливни. Начиная с 26 мая плавание превратилось в отчаянную гонку со смертью. К счастью, до Большого Барьерного рифа оставалось уже совсем немного.

В три часа утра 28 мая (ровно через месяц после бунта) сидевший на руле Фраер вдруг услышал глухой рокот. Поднявшись, он увидел в нескольких сотнях метров яростные буруны. Блай тотчас велел изменить курс; это оказалось нетрудно, так как ветер был юго-восточный, то есть дул параллельно рифу. Ревностный Блай приказал также грести, хотя люди настолько ослабли, что вряд ли от этого был какой-нибудь толк. Баркас вышел из опасной зоны и лег в дрейф до утра.