На белой дороге

Леонид Глаголев На белой дороге

Семьдесят четыре секунды (сборник рассказов)

Странный коллекционер (записки из прошлой жизни)

В девятом классе школы у меня появился странный приятель.

Двор нашей пятиэтажки был создан будто специально так, чтобы соседи понимали, что за люди собрались под его крышей; обмены и переезды тогда были не в моде, так что все знали всех.

В микрорайоне царствовал иерархический порядок: четырёхподъездные дома из силикатного кирпича стояли параллельно друг другу, обширные дворы потрясали воображение, и каждым таким хозяйством, домом и двором, распоряжались управдомы. Наш управдом, мужчина скорее добродушный, чем суровый, по каким-то причинам был без ног. Протезы его всё же давали возможность передвигаться с палочкой, а так называемая «инвалидка», своего рода чудо мотоциклетной техники, и вовсе делала его образ жизни даже более подвижным, чем у простых смертных. Едва заслышав её оглушительный треск, местная детвора сбегалась на просмотр неописуемого зрелища – управдом был широк в кости, прямоуголен телом, а звуки протезов и вовсе делали его похожим на старый скрипучий буфет, по каким-то причинам не стянутый как следует болтами. Лицо его красила такая же прямоугольная улыбка, которая менялась на сосредоточенную, собираясь в линию, когда он работал.

Удивительный человек удивителен во всём, в том числе и в работе. По причине инвалидности, управдом получал пенсию, жить на неё удавалось в то закоренелое советское время сравнительно неплохо, но куда деть свободное время?

А вот куда: человек чинил телевизионную технику, и человек кипел от идей, и эти идеи воплощал в жизнь.

Мне запомнился наш двор в самом расцвете его существования. Возраст мой уже позволял тогда анализировать себя и ближайшее окружение, и память услужливо подсказывала: а это так и так, и ни на шаг в сторону. Однажды памятью выстроенное совершенство двора много лет спустя было разрушено после ухода из жизни этого человека. Да и что сказать: дел наворотили под руководством нашего управдома немеряно. По северную сторону у проходов к подъездам высадили больше десятка голубых елей в линию, кустарник взял в каре асфальтовую дорогу, за кустарником появились яблони, несколько вишен; по торцам, отделяющим проезжую часть микрорайона от дворовой территории, пирамидальные тополя.

О цветах не стоит и говорить: высаживали, кто что мог, и в количествах неимоверных. Появилась волейбольная площадка на ничейной территории – на бульдозер собирали по пятнадцать копеек с квартиры всем домом, как помнится, а квартир было восемьдесят; турник через дорогу за входом в лесопарковую зону установили из железных стоек строительных лесов, раскреплённых толстенными проволочными растяжками, и даже в подвале второго подъезда поместили теннисный стол. Когда детская память перестала бороться с внешними признаками дворовой жизни, возник интерес к скрытым до поры личностям двора.

Так вышел на первый план моих интересов наш сосед из смежного подъезда, Алексей Андреевич, прославивший себя тем, что первым в доме сделал перепланировку своей трёхкомнатной «хрущёвки», а потом развёлся с женой, с которой прожил пятнадцать лет, и, по моему мнению, поступил довольно благородно, как современный советский гражданин, выделив ей и двум дочкам две отдельные комнаты. В то чудесное время со стройматериалами было трудно, но в двухстах метрах от нас строили два жилых кирпичных дома, и, как сами понимаете, упрощало его задачу неимоверно.

Алексей Андреевич работал фотографом где-то в центре города, иногда заходил к моей матери по-соседски, я же учился, заканчивал девятый класс; помнится, это было весной, пышно цвели во дворе яблони. Как человек деятельный, он не мог пропустить мимо себя молодого человека; как-то перекинувшись со мной парой фраз и найдя мои суждения довольно здравыми, он по собственной инициативе привлёк меня к фототворчеству.

Впоследствии мне приходилось пользоваться его услугами. Если читатель был студентом технического вуза в то славное время, когда чертили на роскошных ватманских листах бумаги, то вспомнит, наверное, что среди студентов пользовался популярностью такой метод копирования друг у друга чертежей, как «телевизор». Разместив под толстым стеклом, лежащим на двух пригруженных книгами стульях, включённую настольную лампу и положив на стекло в качестве образца идеально выполненный лист какого-нибудь чертежа, страждущая студенческая личность совмещала контурами собственный чистый лист ватмана с образцом, и… – о, чудо! – сквозь плотную бумагу идеально проступали вожделенные контуры.

Алексей Андреевич называл это любительщиной. Позвав меня к себе домой, поведал, как перекопировать чертёж принципиально более совершенно.