На берегах Дуная

— Мой фюрер, — несмело заговорил генерал-полковник Иодль, — на западе ваши доблестные войска одерживают одну победу за другой. Под Бастонью доблестный воин Фриц Шлюпке один захватил в плен взвод американцев. На высоте двести сорок три два ваших гренадера уничтожили восемь танков и захватили две пушки. Англо-саксы в панике. Силы наши растут.

Геринг поморщился и, закрыв глаза, притворился спящим.

Гитлер кивнул головой и прохрипел:

— Ждите их парламентеров. И диктовать буду я! Я!

— У них другого выхода нет, — подобострастно добавляет фельдмаршал Кейтель, прозванный близкими Гитлера Лакейтель.

— Только они медленно шевелятся, — продолжал Гитлер, — подхлестнуть, подхлестнуть! Собрать все на Западном фронте, снять дивизии с севера и с юга, сосредоточить в Арденнах и бить, бить, бить!

Он вскинул голову, глаза его загорелись диким огнем, на губах появилась пена.

— Бить, бить! — в беспамятстве кричал он, и левая рука дрожала все сильнее и сильнее. — Бить! И в море, в море…

Обессилев от крика, Гитлер плюхнулся в огромное кожаное кресло и махнул рукой Гудериану.

Неудачливый завоеватель Москвы до лета 1944 года находился в немилости, но после генеральского путча вновь был приближен к фюреру и назначен на пост начальника генерального штаба.

Гудериан начал осторожно докладывать о положении на Восточном фронте и намекнул, что лучше было бы бросить Курляндский фронт и вывести морем окруженные там двадцать три дивизии[1].

— Швеция! — вновь вскакивая, кричит Гитлер. — Швеция нужна мне! Курляндия держит Швецию. Ни одного солдата из Курляндии. Я спасу их. А пока Будапешт, Будапешт брать! Мне нужен Будапешт. Я не пущу русских в Альпы.

Он схватил карандаш и рванулся к карте. Все молча сгрудились вокруг него. Каждый заранее знал, что скажет Гитлер, но все почтительно смотрели на карандаш, который метнулся от Мюнхена к Вене, затем прочертил кривую вдоль Дуная и остановился у чехословацкого города Комарно. Там виднелись номера танковых дивизий «SS», «Мертвая голова», «Викинг» и еще двух танковых и трех пехотных дивизий.

Гитлер резко взмахнул рукой, и жирная линия протянулась от Комарно к Будапешту.

— Пишите, — кивнул Гитлер кому-то из генералов: — «Доблестным героям четвертого танкового корпуса „SS“. В Будапеште окружены немецкие дивизии. Нужно сделать все, чтобы освободить своих товарищей. Вас будет поддерживать мощная артиллерия и авиация. Я сам буду руководить операцией».

Гитлер взял поданную ему бумагу, размашисто расписался и, ни на кого не глядя, выкрикнул:

— Начало наступления в ночь завтра! Пятого ворваться в Будапешт! А этих, — он махнул рукой в сторону Западного фронта, — по прежнему плану, разрезать, уничтожить!

На этом новогоднее совещание закончилось, и Гитлер в сопровождении Евы Браун и овчарки отбыл в свои апартаменты.

По проводам на запад и восток полетели срочные телеграммы.

II

— Тишина-то какая… — устало прошептала Настя и настороженно осмотрелась вокруг.

В промерзлом воздухе плавали снежные хлопья; впереди, там, где проходил передний край, темнели, то сгибаясь, то разгибаясь, силуэты долбивших землю солдат. С севера от скрытого туманом Дуная тянуло сыростью. По склону горбатой, уползающей вдаль высоты громоздились развалины венгерской деревни.

— Словно вымерло все, — в тон подруге ответила Тоня и рукавом ватной телогрейки смахнула с лица бусинки пота.

— Как дела, доченьки? — разнесся бас Анашкина. — Заморозились, небось, приустали.

— Заканчиваем, дядя Степа, скоро вас на буксир прицепим, — блеснула полнозубым ртом Тоня и бросила на свеженасыпанный холмик бруствера иззубренную о камни кирку-мотыгу.

— Ох, и буйная ты, Антошка, просто Марфа Посадница.

— Это я-то буйная? — подбоченясь, вызывающе осмотрела Тоня высоченного, в коротенькой, порыжелой шинели немолодого солдата, которого почти все в роте называли дядей Степой.

— Известно ты, ее вот так назвать и язык не повернется.

— Подхалимаж, товарищ гвардии ефрейтор, — сощурила темнокоричневые глаза Тоня, — чистейший подхалимаж. Она сержант, а я всего-навсего рядовой.

— Дядя Степа, почему остановились мы? — опустив кирку, усталым голосом спросила Настя.

— Приказ, значит, получен такой: стой и залезай в землю. Ротный наш и взводных и отделенных так жучит, аж пыль столбом. Всю ночь по окопам лазал, а теперь перекусил на скорую руку и опять на передовую.

— А как наступали-то мы… — глядя в землю, задумчиво продолжала Настя. — Будапешт позади, а впереди, совсем недалеко — Вена. А там где-то, в Вене или за Веной, конец войны! Совсем близко, рядом. А мы остановились и опять копаем и копаем.