На берегах Дуная

Полковник бежал рядом с Бахаревым, стреляя на ходу из автомата. Он перескакивал через воронки, заменил опустошенный диск и что есть силы кричал «ура». Сгустившийся мрак со всех сторон рассекали трассирующие пули. Топот десятков ног, автоматные очереди, крики — все слилось в гул торжествующей силы и отваги.

— Ложись, — передал по цепи Бахарев.

— Спасибо! Не думала в живых остаться, — услышал Чижов тоненький голосок. — В развалинах лежала. Немцы кругом, танки чуть не раздавили, и никого наших.

— Я боялся за вас. И не думал увидеть, — отвечал Бахарев.

— Связные, передать командирам: доложить о наличии людей, — властно приказал Бахарев и вновь заговорил тихим голосом: — Вы, Настя, есть хотите? Вот хлеб и мясо.

«Снайпер Настя Прохорова», — догадался полковник и подумал: «Стоит ей говорить об Аксенове или не стоит? Пожалуй, не стоит».

За время атаки рота не потеряла ни одного человека. С разных сторон, как бабочки на огонь, к ней тянулись группы и одиночки, отбившиеся от своих подразделений. Через час, пробираясь в горы, рота уже насчитывала более трехсот человек.

«Собрать, во что бы то ни стало к утру собрать всех, — думал Чижов, — собрать и ударить по немецким тылам».

Бахарев держался в отдалении от Чижова. Он часто останавливался, настороженно осматривался по сторонам и о чем-то напряженно думал. Несколько раз пытался заговорить с Чижовым, но какая-то тревожная мысль останавливала его.

— Вы что, волнуетесь, товарищ капитан? — подозвал его Чижов.

— Люди, товарищ гвардии полковник, — с трудом проговорил Бахарев, — люди у меня не все. Больше тридцати человек не хватает.

Он опустил голову, боясь встретиться с глазами полковника, постоял немного молча, подумал и робко попросил:

— Разрешите, я туда, где мой левый фланг был, проберусь. Слышите, какая стрельба там? Это мои, из третьего взвода.

Чижов задумался. Подступал рассвет. Скоро будет совсем светло, а тогда не успевшие скрыться в горах люди будут уничтожены.

Полковнику не хотелось отпускать Бахарева, но он понимал состояние капитана. Такие люди, как Бахарев, никогда не забывают, что по их вине погиб кто-то из их подчиненных. Он будет переживать и всегда чувствовать себя неполноценным командиром.

— Хорошо. Идите, — стараясь говорить твердо, разрешил Чижов, — собирайте всех — и немедленно в горы. Пробивайтесь к горе Агостиан. Там собирается вся дивизия.

— Слушаюсь, — вытянулся Бахарев, преданно глядя на Чижова.

Полковник крепко, по-дружески, стиснул его руку и тихо проговорил:

— Только осторожнее. Не рискуйте понапрасну. Главное — спасти людей.

— Слушаюсь, — ответил Бахарев, подозвал сержанта Косенко, и они вдвоем скрылись в зыбком тумане.

Там, куда ушел Бахарев, все сильнее и ожесточеннее вскипал бой.

XIII

Машина, вихляя из стороны в сторону, с трудом пробиралась через сугробы. Легкий морозец пощипывал лицо. Придорожные деревья замерли в искристом снеговом уборе.

Генерал Шелестов изредка посматривал на карту. Дороги, фронтовые дороги беспокоили сейчас члена Военного совета. Лучшую шоссейную магистраль от района главного удара противника к Дунаю использовать было нельзя. Она упиралась в окруженную в Будапеште группировку противника, и приходилось ездить в объезд по плохим, заснеженным дорогам. Дорожных частей в армии слишком мало, а каждый сапер был дорог для фронта. Поднасыплет еще снегу, и дороги будут закупорены, расчищать некому.

Юркая машина въехала в большое венгерское село. На улице было многолюдно. Женщины, старики, подростки расчищали дорогу. Они почтительно расступались, пропуская машину.

«Кто же это организовал?» — подумал генерал, вглядываясь в раскрасневшиеся лица людей. Он знал, что в этом селе никаких воинских частей не стояло и не было даже советской комендатуры.

На площади грудилась пестрая толпа. Заслышав сигналы автомобиля, толпа раздвинулась, и в коридоре, припадая на правую ногу, показался высокий мужчина в коротеньком пиджаке и сбитой на затылок потрепанной шляпе.

Шелестов вышел из машины. Автоматчики выпрыгнули за ним, настороженно посматривая на толпу.

При виде советского генерала мужчина заторопился, поскользнулся, чуть не упал, но чьи-то заботливые руки из толпы поддержали его.

— Здравствовать желаем, — с трудом проговорил он и смущенно покосился на свою ногу.

— Здравствуйте, — ответил Шелестов и протянул мадьяру руку.

Мадьяр едва заметно отшатнулся, багрово покраснел и несмело подал руку. Шелестов почувствовал дрожь его пальцев и жаркую испарину ладони.

— По-русски понимаете? — спросил член Военного совета, вглядываясь в болезненно-желтое лицо мадьяра.

— Мало, мало, совсем мало. Трохи, — молодо сверкнул он темножелтыми глазами с большими зрачками, с особым удовольствием произнося последнее слово.

— Воронеж, — неожиданно громко сказал он, показывая на свою ногу, — протез… трах, бах, капут. — Он было засмеялся дробным, наигранным смехом, но тут же смолк, досадливо кусая посиневшие губы. — Мы решиль дорога освобождайт. Красная Армия трудно ехать, — подбирая слова, старался объяснить он.

— Хорошо, — с удовольствием сказал Шелестов.