На берегах Дуная

Машина вырвалась на асфальт. Широкая — для проезда по четыре машины в ряд — магистраль стрелой уходила к Будапешту. И эту основную линию армейской коммуникации с трудом могли обслуживать дорожные части. На перекрестках лихо взмахивали флажками щеголеватые регулировщицы. Кое-где у комендантских шлагбаумов нетерпеливо поглядывали на дорогу солдаты и сержанты. Глядя на регулировщиц и редких путников, генерал вспомнил фронтовые дороги осени сорок первого года. Профессор-экономист в должности инструктора политотдела дивизии, шагал он тогда с батальоном московского ополчения. Так же вот отблескивал накатанный асфальт подмосковных магистралей. Но безлюдны были фронтовые дороги. Над ними свирепствовали чернокрестные фашистские бомбардировщики. Войска жались к лесам и кустарникам. Навстречу тянулись вереницы беженцев. Генерал невольно вздохнул, подумав, что было бы с ним, если бы он где-нибудь под Смоленском или Вязьмой в яркий солнечный день рискнул тогда вот так же открыто мчаться в машине. Да, изменилось, все изменилось за эти три с половиной года. И как ни странно, Шелестову сейчас почему-то не верилось, что армия ведет тяжелые оборонительные бои. От самого Сталинграда и до Будапешта, почти не останавливаясь, шли все время вперед и вперед. И вдруг невдалеке от границ Австрии снова оборона.

Невысоко в небе, распластав мощные крылья, прошли бомбардировщики. Они, казалось, летят слишком спокойно и неторопливо, алея красными звездами. Справа, слева и выше бомбардировщиков, словно играя друг с другом, носились серебристые истребители.

«Скорее, скорее, — мысленно торопил их генерал, — как вы нужны сейчас там!»

И опять его мысли вернулись к фронтовым дорогам и боеприпасам. Последние снаряды были отправлены с передовых армейских складов в правофланговые части армии.

Где-то совсем недалеко был Дунай. Уже чувствовалось его влажное дыхание. И все зависело сейчас от него, от седого и мрачного Дуная. Горы боеприпасов лежали на той стороне. А на этой сам командующий армией учитывал каждый снаряд.

Шоссе круто повернуло, мелькнул железнодорожный виадук, и в легком тумане открылся Дунай.

Глухой шорох тяжко полз над берегами. Казалось, движется какое-то невидимое животное, шевеля тысячами щупальцев.

У крайних домов прибрежного села стояли санитарные автомобили и повозки с ранеными. Навстречу машине Шелестова вприпрыжку бежал высокий, всегда щеголеватый и подтянутый начальник медицинской службы армии полковник Кореневский.

— Товарищ генерал, — на ходу заговорил он, тревожно кося глазами в сторону раненых, — ничего не могу сделать. Непрерывно раненые прибывают, а переправлять не на чем.

Шелестов вышел из машины, поздоровался с Кореневским и, взглянув в его глаза, невольно вздохнул. В глазах всегда спокойного и невозмутимого начальника медицинской службы сквозила нескрываемая боль.

— А где катера? — спросил Шелестов.

— Один всего, а что это для нас, — безнадежно махнул рукой Кореневский и, вдруг злобно сверкнув глазами, добавил: — Я докладывал начальнику тыла, и никаких результатов. А впрочем, — смягчаясь, со вздохом закончил он, — и начальник тыла бессилен. Дунай, Дунай разбушевался.

— Я пока ничего не могу обещать вам, — невольно волнуясь и чувствуя, что он боится смотреть в сторону раненых, заговорил Шелестов, — сейчас выясню обстановку на переправе, и примем все возможные меры. Ни одного раненого на этом берегу не оставим.

Шофер, поняв, что разговор окончен и член Военного совета волнуется, тихо тронул машину.

Из повозок и санитарных автомобилей на Шелестова смотрели десятки внимательных и настороженных глаз. Шелестов откинулся на спинку сиденья и до боли стиснул кулаки. Всю войну он тяжело переживал вид раненых, искалеченных людей. Он сам перенес тяжелое ранение и знал, как мучительно и тревожно чувствуют себя больные, обессилевшие люди, находясь в районе боевых действий и подвергаясь новым опасностям. В такие минуты даже сильные, смелые люди теряют самообладание.

Проехав село, машина свернула на откос, и справа открылось серое раздолье разбушевавшейся реки и старый, видимо торговый причал небольшого порта.

Колонна грузовиков застыла в ожидании работы. Старые причалы стонали от топота ног. Взад и вперед сновали разгоряченные саперы, кто-то смачно ругался, отчитывая кого-то за нерадивость, в стороне понурой толпой покуривали чумазые шоферы.

— Готов! — закричал простуженный голос, и на причалах все завихрилось, зашумело, хлынуло к воде. Шоферы, саперы, офицеры кричали вразнобой, размахивая руками, показывая в сторону реки.

«Кажется, мост восстановили», — подумал Шелестов и торопливо пошел по каменистому откосу вниз. Навстречу ему спешили невысокий, в заляпанном грязью брезентовом плаще начальник тыла армии генерал Викентьев и худощавый, в коротенькой шинели инженер-полковник Баринов.

— Переправа восстановлена, — радостно доложил Викентьев, — пускаем первые машины.

Шелестов облегченно вздохнул. Только сейчас он почувствовал, какая огромная тяжесть давила его.

— Ну что ж, давайте, Александр Васильевич, ни одной минуты задержки.