На берегах Гудзона. Голубой луч. Э.М.С.

Гарвей не обратил внимания на слова отца, он прислушивался к происходящему в соседней комнате. Оттуда донесся шум выдвигаемого ящика. Что делает там Грэйс? Необходимо посмотреть.

— Ты прав, — сказал он отцу и сделал шаг по направлению к двери.

В это мгновение дверь открылась. На пороге появилась Грэйс, мертвенно-бледная, с жутким блеском в глазах.

Казалось, Гарвея она вовсе не видела; взгляд ее был устремлен на Генри Уорда.

Она подняла руку. Раздался выстрел; комната наполнилась дымом. Генри Уорд упал, как подкошенный. Гарвей застыл на месте, не в силах пошевелиться. Он был не в состоянии сделать это даже, когда Грейс приставила револьвер к своей груди и спустила курок.

Лишь после того, как она грохнулась на пол, он бросился к ней.

Она была еще жива. Подняв на него свои красивые, полные любви глаза, она шептала прерывающимся голосом:

— Так лучше, дорогой мой, милый, — лучше для тебя и для меня тоже.

Голова ее безжизненно откинулась назад.

Гарвей в отчаянии бросился на бездыханное тело, обхватил его руками и стал осыпать поцелуями бледное мертвое лицо и светлые волосы.

Раздавшийся позади него крик заставил его повернуть голову: в дверях стоял Джэк Бенсон, растерянно глядя на лежащие на полу трупы.

— Вы, Гарвей?.. — пробормотал он.

— Нет… Грэйс!..

— Ваша жена?

— Да.

Гарвей медленно поднялся, шатаясь доплелся до кушетки и бессильно опустился на нее.

— Идите сюда, Джэк. Я хотел через три дня сообщить вам причину, почему вы должны были отказаться от дальнейших розысков Мюриэль Брайс; теперь я могу вам это сказать сейчас же.

Срывающимся голосом он в кратких словах рассказал Бенсону трагическую историю Грэйс. Окончив рассказ, он закрыл лицо руками, судорожно вздрагивая от душивших его рыданий.

Бенсон молчал некоторое время, затем положил ему руку на плечо.

— Ваша жена тоже жертва Ку-Клукс-Клана, Гарвей, — она жертва, несмотря на то, что она убила Роулея. Но слушайте, что я вам говорю, Гарвей: она будет последней жертвой. Об этом мы позаботимся.

Гарвей молча схватил мозолистую руку своего друга и крепко пожал. Бенсон продолжал:

— Эти люди пожнут то, что посеяли. Все это проклятое сообщество мы беспощадно выметем из страны. Похороните своих покойников, и идите к нам. Великое дело ждет нас. Нам нужны люди…

Гарвей поднял поникшую голову. В его искаженном от страдания лице появилось выражение твердой решимости.

— Да, Джэк, я пойду к вам. Мысль о бесчисленных жертвах этих негодяев будет служить мне поддержкой, даст мне силы продолжать борьбу, когда боль отчаяния овладеет мной. Перед лицом дорогих для меня покойников, клянусь употребить все свои силы и способности на борьбу с белым террором, свирепствующим в нашей стране.

Он умолк. Глубокая тишина царила в комнате. Внезапно налетевший порыв ветра ударил в окно. Незаметно небо потемнело. Тяжело нависли свинцовые тучи. С ожесточением ветер рвал их в клочья, разгоняя по горизонту.

Джэк Бенсон указал рукой на окно и промолвил, отчеканивая слова:

— Начинается буря.

Голубой луч

ГЛАВА I Обед в Бриар-Маноре

— Какая ужасная ночь! — сказал мистер Кардиф, поворачиваясь спиной к большому окну и придвигая к камину кресло для леди Уэргем, единственной женщины среди находящихся в салоне гостей.

Декабрьская вьюга с воем проносилась по саду. Большой каменный дом содрогался под яростными порывами ветра.

Из-за ужасной непогоды уютный салон в Бриар- Маноре казался еще уютнее и привлекательнее.

Кардиф и его гости только что закончили обед.

На толстом одутловатом лице стареющего фабриканта появилась любезная улыбка, когда он, склоняясь над креслом леди Уэргем, прислушивался к пустой, но все же занимательной болтовне этой очаровательной женщины.

Все, что делала Марион Уэргем, было всегда рассчитано, и она, — по крайней мере так утверждали ее враги, — никогда ничего не делала бескорыстно, не отказываясь ни от денег, ни от драгоценностей. Она владела небольшим состоянием и считалась одной из самых интересных дам лондонского общества. После смерти мужа, известного парламентского деятеля, скоропостижно скончавшегося три года тому назад, у Марион осталось, кроме влиятельных знакомств в парламентских кругах, пять тысяч фунтов стерлингов, которых, при ее любви к роскоши, ей, конечно, не хватало.

С некоторых пор очаровательная вдова задумывалась над тем, чтобы женить на себе Кардифа, и теперь, когда она улыбалась хозяину, ее занимала как раз эта мысль. Не следовало отказываться от громадных предприятий Кардифа, великолепного дома, восхитительной виллы в Ницце, если даже ради этого приходилось стать женой этого пятидесятилетнего, добродушного и любезного человека. Добродушного, любезного?

По виду Винифред, его единственной дочери, нельзя было сказать, что жизнь в этом доме протекала счастливо. Леди Уэргем заметила за обедом, что у девушки заплаканные глаза, и решила, что головная боль, на которую Винифред сослалась, была только благовидным предлогом для того, чтобы удалиться сейчас же после обеда.