На берегах Гудзона. Голубой луч. Э.М.С.

— Откуда ты знаешь, что лакей вернулся ровно через семь минут?

— Он показал на допросе, что большие часы в библиотеке пробили полночь, когда он выходил из комнаты.

— Но, ведь, это доказывает, что он в полночь ушел из библиотеки, но неизвестно, когда он вернулся.

О’Киффе улыбнулся.

— Часы остановились как раз на семи минутах первого. Так они стоят и до сих пор. Я думаю, что доказал тебе, что ни Торнтон, ни мисс Кардиф, ни Креган не могли совершить этого убийства. Но кто же убийца? Кто в состоянии убить человека таким образом, чтобы на теле не осталось никаких следов?

Но ведь существуют яды, отравление которыми не оставляет никаких следов.

— Я знаю, но их не легко достать. Если бы убийца даже достал этот яд, то как ему удалось всыпать его в виски Кардифа? Конечно, не исключена возможность существования человека, которого Кардиф боялся, от которого он хотел скрыть кое-что.

О’Киффе замолк и погрузился в размышления. Через минуту он воскликнул:

— Нет, это не мог быть Торнтон, лакей видел, как он ушел. По нашим расчетам, он не мог незаметно вернуться и совершить убийство. Таким образом, мы возвращаемся к прежнему вопросу, как и кем был убит Кардиф.

— Не знаю, — Крэйн пожал плечами.

— Мне кажется, Бриан, что ты построил какую-то теорию.

— Собственно говоря, этого нельзя назвать теорией. Это просто догадка. Произошло нечто загадочное, нечто — не смейся надо мной — нечто сверхъестественное.

— Сверхъестественное? Это убийство сведет тебя с ума. Я охотно соглашаюсь с тем, что никто из трех подозреваемых тобой лиц непричастен к этому преступлению. Но сверхъестественные силы…

— Пусть будет по-твоему. Во время своего рассказа я сам себе доказал правильность своих выводов. А теперь ложись спать, ты вполне заслужил отдых.

ГЛАВА VIII Кто прав

В этот день сыщик Джонсон из Скотланд-Ярда был чрезвычайно занят. Настроение его все улучшалось. Материалы, касающиеся дела Кардифа, образовали на его письменном столе целую гору.

Когда часы на церковной башне пробили час, Джонсон с чувством удовлетворения потянулся и встал.

Все было готово: завтра он передаст весь материал судебному следователю, через неделю или две начнется процесс, и мир снова узнает, какой проницательный человек сыщик Джонсон из Скотланд-Ярда.

Разговор, который на следующий день происходил между Джонсоном и Креганом, привел последнего в состояние полнейшей безнадежности. Даже О’Киффе, пришедшему спустя несколько часов в тюрьму, несмотря на всю свою уверенность в благоприятном исходе дела, не удалось успокоить его.

О’Киффе было разрешено только десятиминутное свидание. Репортер горячо пожал руку своего друга и сказал:

— Погода улучшается, солнечные лучи проникают сквозь тучи, — а веки его между тем протелеграфировали вопрос:

«Можно ли уже открыть нашу тайну?»

«Нет», — ответил тем же способом Креган, — «нет», «нет».

Глазами О’Киффе невольно сказал: «глупое великодушие», а губами прошептал:

— Хорошо, не забудь, что кто-то думает о тебе день и ночь.

На бледном лице арестованного появилась улыбка, он прошептал: «Я счастлив», и никак не мог скрыть чувство, которое глубоко потрясло его душу. Уходя, О’Киффе встретил в коридоре Джонсона, который только что вышел от полицейского комиссара. Джонсон торжествовал. Полицейский комиссар, не скрывавший до сих пор своей неприязни к сыщику, — Джонсон объяснял это завистью, — был с ним чрезвычайно любезен и мил. Джонсон, тщеславие которого было удовлетворено, подошел к О’Киффе и спросил его вызывающим тоном:

— Итак, вы все еще не согласны с моим мнением? Все еще не убедились в том, что я прав?

— Я не только думаю, что вы неправы, но я это знаю, — холодно возразил О’Киффе.

— Зайдите ко мне в кабинет и я вам докажу, что ваша вера в невиновность Крегана не имеет оснований.

О’Киффе последовал за сыщиком в его кабинет и опустился на кожаный диван. Джонсон с гордо поднятой головой подошел к О’Киффе и сказал:

— Креган — убийца.

О’Киффе ядовито усмехнулся:

— Не будете ли вы так добры сообщить мне, когда он совершил убийство?

— В его распоряжении было десять минут.

О’Киффе покачал головой и повторил Джонсону соображение, которое он раньше высказал Крэйну.

Джонсон выслушал с недоверием, потом сказал: