На берегах Гудзона. Голубой луч. Э.М.С.

— Черт возьми эту проклятую девчонку! — громко сказал он и посмотрел на часы. Было без десяти шесть. Он сел за письменный стол и стал рассматривать расставленные на нем вещи. Его взгляд остановился на фотографии Винифред, весело улыбавшейся ему из белой рамки.

— Продолжайте улыбаться, моя милая, — проговорил он сердито. — Дайте на себя поглядеть. Благодаря этой невинной улыбке, вы скрываете всю свою хитрость и изворотливость.

Он взял карточку в руки и стал рассматривать ее. Когда он хотел поставить ее на место, то заметил между стеклом и рамкой что-то белое. Он стал трясти карточку и из нее выпал маленький пакетик.

— Черт возьми! Ведь это, вероятно, тот самый яд, который мы напрасно ищем.

Эта мысль прорезала его мозг, как молния.

— Хорошо спрятано; кто бы стал его тут искать!

Он, не отрываясь, глядел на пакетик, который считал залогом своей победы и — надо отдать справедливость Джонсону — залогом торжества справедливости и закона.

В дверь постучали, — вошел полицейский.

— Пять минут седьмого, мистер Джонсон. Мы начали беспокоиться за вас.

— Все в порядке, Стронг, можете оба идти домой. Но прежде отведите эту собаку ко мне.

«Нужно дать сделать анализ этого порошка, — подумал Джонсон, уходя из Бриар-Манора. — Я зайду на заводы Кардифа, посмотрю нет ли там Гэя».

Джон Гэй только что ушел из лаборатории. Его новый ассистент был еще там. Джонсона провели к нему. Перед ним был молодой блондин с задумчивым, немного болезненным выражением лица. Он, согнувшись, стоял у стола.

— Извиняюсь за беспокойство, — сказал сыщик, — я рассчитывал, что застану еще мистера Гэя. Я хотел просить его сделать анализ одного порошка.

— Мистер Гэй только что ушел, но если вам угодно, я могу сделать этот анализ.

— Благодарю. Вы чрезвычайно любезны.

— Анализ будет готов не раньше завтрашнего утра. Разрешите прислать его вам?

— Нет, спасибо, я сам приду за ним.

Сыщик передал молодому человеку порошок и вышел из лаборатории.

Крэйн приступил к анализу порошка. На его бледном, задумчивом лице появилось выражение величайшего изумления.

ГЛАВА VII Разбитое окно

Наконец, О’Киффе удалось получить разрешение посетить Крегана. Его впустили в большую комнату, куда через несколько минут привели арестованного.

О’Киффе был очень разочарован тем, что надзиратель сел рядом с его другом и, таким образом, пришлось отбросить мысль об откровенном разговоре.

Он взял Крегана за руку и попытался рукопожатием показать ему, насколько он ему верит.

У Крегана был болезненный вид. Его лицо осунулось, большие глаза лихорадочно блестели.

— Ты знаешь, в чем меня обвиняют? — хрипло спросил он.

— Мне очень жаль, но об этом не разрешается говорить, — вмешался в разговор надзиратель.

Креган безнадежно пожал плечами и выражение глубокой скорби появилось на его лице. Затем он быстро и лихорадочно начал рассказывать.

— Я болен… я страшно болен… не могу спать… Мои глаза ужасно воспалены… Вероятно, они совсем красные и опухшие, посмотри…

Что-то в тоне Крегана поразило О’Киффе. Он взглянул на его глаза, и в то время, как Креган продолжал говорить, О’Киффе заметил, что длинные темные ресницы Крегана подымались и опускались через равные промежутки времени. И он сразу понял. Как-то раз в шутку он с Креганом попробовал говорить друг с другом таким образом, применяя систему Морзе — длинный удар ресниц или короткий, в зависимости от буквы, которую нужно было передать. И теперь Креган, по- видимому, хочет говорить с ним этим способом.

Пристально следя за движением его век, О’Киффе стал рассказывать о своей газете, едва понимая, что он говорит.

О’Киффе напряг все свое внимание до такой степени, что у него разболелась голова. Он очень боялся: сумеет ли он настолько владеть своим лицом, чтобы надзиратель ничего не заметил. Пот выступил на его лбу, руки сделались холодными и влажными. В короткий промежуток времени, когда ресницы Крегана не двигались, у него вырвалось: «Господи», — что не имело никакой связи с только что произнесенными Креганом словами: «Надеюсь, мисс Кардиф здорова». Но надзиратель, как видно, ничего не заметил. Он следил только за тем, чтобы разговор не касался обстоятельств дела Кардифа.

Оба друга продолжали разговор при помощи системы Морзе.

Обещав Крегану вскоре снова прийти, О’Киффе попрощался с ним; он поспешил в редакцию и попросил у главного редактора отпуск.

— Вы мне как раз сейчас нужны, так как процесс об убийстве будет слушаться с участием присяжных, — сказал главный редактор, морща лоб.

— Я приеду как раз вовремя. Но теперь мне необходимо иметь два дня отпуска.

— Если это так необходимо… Только смотрите, не подведите меня.

Когда вечером Винифред Кардиф телефонировала О’Киффе, его квартирная хозяйка ответила ей, что он уехал на несколько дней и не оставил своего адреса. Крэйну, зашедшему навестить своего друга, сказали то же самое, но когда он пришел на следующий день, О’Киффе вернулся из своего таинственного путешествия.

— Присаживайся к столу, пока я буду есть, — сказал О’Киффе, — я умираю от голода. Что нового?