На берегах Невы

Ходили они, стало быть, ночью. А ночи были темные, осенние, и довольно тихие. По ночам немцы тогда почти не вели огня. Редко-редко даст немецкий пулеметчик очередь трассирующими пулями, пустит ракетчик ракету, — и опять кругом темно и тихо…

Но однажды, едва стемнело, глядим — загорелся на окраине Шлиссельбурга дом. И сразу же загрохотали немецкие пушки, засвистели снаряды, и один из них поджег деревянный домик на нашем берегу. Бросились мы его тушить, но не тут-то было: не позволяют немцы тушить пожар, бьют по горящему домику из пулеметов…

И вот горят на обоих берегах два деревянных дома, полыхают до утра, как два громадных факела, и освещают Неву с берега на берег.

В эту ночь один из буксиров должен был совершить очередной рейс к острову, но командир нашей части рейс отменил. И правильно сделал: потеряли бы и людей и буксир.

Сперва мы думали, что два ночных пожара — несчастная случайность. Но когда на другую ночь вновь загорелся какой-то дом на окраине Шлиссельбурга, вновь заработала немецкая батарея, и снова зажигательный снаряд поджег избу в нашем прибрежном поселке, — нам стало ясно, что немцы умышленно не подпускают нас к крепости. И снова запретил наш командир ходить в эту ночь буксирам. Уже двое суток крепость не имеет с нами никакой связи, кроме как по радио. А боеприпасов у гарнизона мало, да и продовольствие на исходе.

И вот тогда приходит к нашему командиру капитан одного из буксиров, человек уже не молодой и совершенно штатский. И хотя он штатский, но прикладывает руку к своей «капитанке» и просит его выслушать.

— Немцы, — говорит он, — не пускали нас к острову днем. Теперь они не пускают нас и ночью. А вот на раннем рассвете, когда солнце еще не взошло и над Невой стоит густой туман, я могу свободно обернуться туда и обратно.

— Верно, — сказал наш командир. — Вот что значит окончить Мореходное училище!..

И все мы с уважением посмотрели на этого штатского товарища. Ты наверно уже догадался, что это был капитан «Кирова».

Получил он разрешение на рейс, помогли мы команде погрузить на буксир все необходимое, и на рассвете, когда туман над рекой похож на парное молоко, «Киров» действительно успел сходить к острову, разгрузиться и вернуться назад.

И опять прошел день и наступила ночь. И опять заполыхали на обоих берегах два пожара. Но нас это уже не беспокоило. На рассвете буксиры сделали свое дело.

Так прошла неделя и другая, а потом забрезжил тот самый рассвет, когда «Киров» должен был в крепость доставить хлеб.

Развел он пары, и пожелали мы капитану счастливого плаванья. Тут и плаванья-то всего двести метров, но пройти их было не легко. Пожалуй, потрудней, чем в мирное время совершить кругосветное путешествие!

И вот буксир отвалил от нашего берега и взял курс на крепость. И не доходя до острова метров пятидесяти, прочно сел на мель. Что ж поделать! Туман был такой, что даже опытный капитан сбился с курса.

Нам в тумане его уже не видно. Мы только слышим, как капитан командует: «Полный вперед!», «Полный назад!» и произносит разные другие слова, которые в словарях не встречаются. И слыша эти слова, мы понимаем, что случилось неладное. И вскоре догадываемся, что буксир сидит на мели.

А дело совсем к рассвету. Уже на востоке небо розовеет, и туман начинает колыхаться и понемножку рассеиваться. Скверная история!.. Пройдет еще минут двадцать-тридцать, и увидят немцы буксир. Увидят и потопят. А он сидит на мели и, как говорится, ни тпру, ни ну.

И тогда мы слышим, как из крепости кричат капитану в рупор, чтобы ссаживал он свою команду с буксира в шлюпку и быстро подгребал к острову, потому что надо спасать людей.

Капитан, наконец, так и решает сделать. Перебирается он со своей командой в пять человек с буксира в крепость и ждет — что же будет дальше.

Туман тает, солнце восходит, и видят немцы перед собой наш буксир. Стоит он посреди реки под парами, носом на Шлиссельбург…

До сих пор интересно мне знать, что подумали о нем немцы? Может, подумали, что это какой-то отчаянный десант идет на них с нашего берега? Как бы то ни было, немедленно открыли они по «Кирову» огонь из всех своих пулеметов. Пулеметы трещат, буксир пыхтит, а капитан из крепости смотрит на него и чуть не плачет. Жалко ему свой буксир.

А буксир постоял-постоял под огнем да и загорелся. Подожгли его немцы. Горит он горит, выгорает изнутри, становится легче, сам снимается с мели и вдруг начинает двигаться!.. И полным ходом, один, без команды, идет прямо на Шлиссельбург, в атаку на немцев!

Ты себе представить не можешь, что тут началось! Немцы окончательно убедились, что это высаживается десант.

Заговорила немецкая артиллерия, наша стала ей отвечать, буксир сам горит, но сквозь заградительный огонь идет на Шлиссельбург; вокруг него снаряды воду фонтанят, дым, пальба, настоящее морское сражение, а капитан глядит из крепости на эту баталию, глаза у него блестят, и он сквозь зубы подбадривает свой буксир, как живого человека: «Давай, давай, голубчик!.. Помирать, так с музыкой!..»