— Жизнью этой молодежи клянусь, — продолжал дед, — что совесть меня все время мучила. В хлеву хранил. Ходил, доставал, взваливал на плечи — отнести, отдать, но… ноги не несли… И думал: неужто я, охотник Асатур, который никогда в жизни своей не делал ничего постыдного, честь свою потерял из-за этой рухляди?
Дед враждебно глянул на драгоценности и с отвращением оттолкнул ногой шлем, усыпанный камнями.
В комнате стало тесно. Слух о необычайном происшествии мигом облетел село, и в дом к кузнецу Самсону набилось полно людей.
Деда слушали молча. Все понимали, что он совершил большой проступок, и ждали, что же скажут те, кто имеет право судить.
— Чего скулишь? — перебил признания старика счетовод Месроп. — И миллионы отдаешь и еще прощения просишь? Другой на твоем месте и не отдал бы…
— А чего ради отдал бы? — поддержала его Сонб. — Хорошо ты сделал, дедушка, каяться нечего.
И еще несколько голосов раздалось в защиту деда. Можно было подумать, что они старика утешат. Но, когда Месроп протянул руку, чтобы помочь деду подняться, тот оттолкнул его и сказал возмущенно:
— Прочь!… Или я уж так низко пал, что ты можешь меня защищать?… Нет, пусть меня народ судит…
Обернувшись к собравшимся, дед взволнованно проговорил:
— Народ, раз уж меня Сонб и Месроп защищать стали, то мне и жить незачем… Прикажите меня в тюрьму отвести. Ни тюрьмы, ни смерти я не боюсь. Имя мое честное пропадет — вот что страшно. Что такое смерть?
Крупные слезы покатились из глаз старика на его седую бороду…
Суд народа
К деду Асатуру подошел долго молчавший председатель колхоза и поднял его с колен.
— Проступок велик, — сказал он, — но кто из нас не знает деда Асатура! Есть ли среди вас кто-нибудь, кому бы дед в жизни своей на помощь не пришел?
— Таких людей нет! — раздался голос Анаид.
— Кто из вас не знает, что человек этот всю свою жизнь был чист и честен! — продолжал Баграт. — То, что он клад хранил и не решался отдать, — это всё грехи старого общества. Оно, это старое общество, оставило в сердцах многих из тех, кто в нем жил, черные пятна. Дед Асатур не коммунист, но в дни майского восстания 1920 года он нас, партизан, скрывал в своем хлеву. Голодали мы тогда, вот он и кормил нас своей охотничьей добычей… Нет, мы так легко не осудим деда Асатура! Он был совестью нашего села, и это событие — недоразумение в его жизни. Помните, люди, какой голод был у нас в первом году революции, как разрушалась страна в дни гражданской войны? Помните, как народ ел траву, страдал от голода и умирал?… Кто спас тогда нашу жизнь, спас Личк? Русский народ!… Помните, как из России эшелонами привозили нам зерно — для голодающих? Кого мы избрали, кому поручили получить это зерно и честно, справедливо распределить?…
— : Деду Асатуру!… Конечно, деду Асатуру!… — раздалось со всех сторон.
— А в дни Отечественной войны кто помогал семьям ушедших на фронт бойцов? Кого в те дни, когда фашистские орды были у ворот Закавказья, избрали вы командиром местного ополчения?.
— Асатура! — хором отозвались собравшиеся.
— Правильно. И вы его избрали потому, что он был честен. Честен он и теперь, — повысил голос Баграт, — а его грех — это остатки былого, остатки старого. Человек, выросший в старом, собственническом обществе, не смог вполне освободиться от одного из главных пороков этого общества — жадности. Вот они, — показал Баграт на ребят, — они будут свободны от таких пороков, потому что родились и выросли в новом обществе, в том обществе, где у человека есть только одно стремление — подчинить все личное общим интересам… Ну вот… Я хотел бы, чтобы это наше собрание явилось судом над дедом Асатуром. Я свое слово сказал. Пусть и другие выразят свое мнение. Тогда мы здесь же и примем свое решение и сообщим о нем правительству.
— Что могут сделать дедушке Асатуру? — со страхом прошептала Асмик.
После председателя выступил Арам Михайлович.
— Это золото, — сказал он, указывая на найденные дедом сокровища, — напоминает мне об одном историческом событии. Весной 1921 года, когда армянские белогвардейцы-дашнаки выступили против нового советского правительства, одна из наших красноармейских частей оторвалась от Одиннадцатой армии, возглавляемой Орджоникидзе, Кировым и Микояном, и осталась в южном конце Армении, в крайнем углу Араратской долины, у Нахичевани. Эта воинская часть противостояла контрреволюционным силам, не надеясь ни на какую помощь. У бойцов не было хлеба, не было необходимого снаряжения. Впереди были враги, позади — феодальный Иран. Разгром казался неизбежным. Но вот раздался шум мотора, и в небе появился самолет. Для тех дней это было событие исключительное. Самолет сделал круг над нами и сбросил мешочек золота, присланный Лениным. На это золото отряду удалось раздобыть в Иране хлеба, люди оправились, приободрились и сумели одолеть врага.
— Верно! Я был там с ними… — отозвался из своего угла бывший партизан, теперь заведующий молочной фермой Артем.