На берегу Уршдона

— Дунетхан, пойди-ка принеси из огорода фасоли и кинзы, — говорит Дзыцца. — Ох, и суп будет у нас из молодой картошки!

С фасолью, конечно, еще вкуснее. Пока она еще мягкая — для супа очень хороша. А особенно если приготовить со стручковым перцем и сметаной. Вкуснее ничего не придумаешь.

Мы если за стол. Дзыцца сказала:

— Пусть картошечка на радость нам будет, пусть осенью уродится! Чтоб была и в будни, и в праздники…

Не знаю, накроем ли мы когда-нибудь праздничный стол. Кому праздник, а кому сплошные будни. Конечно, таких, как мы, в нашем селе немало. Вот к старухе Фарижат какой-то мулла приехал из Елхотова, зовут Володя (я никогда не думал, что у муллы может быть такое имя) — пришлось хозяйке зарезать быка, которого откармливала к приезду сына. Чтоб быстрее вернулся, сказала. Володя этому поспособствует.

Люди отовсюду потянулись в дом Фарижат. Больше те, у кого муж или сын еще не вернулись с войны. Может быть, утешит мулла? На улице его никто не видел, сидит этот Володя в старухиной темной кладовке и ворожит. Не задаром, а за деньги. Он всех обнадеживал. Я тоже однажды постоял у дверей. Из кладовки слышалось хлопание крыльев и бормотание Володи. Я ни слова не разобрал. Одна из женщин воскликнула:

— Господи, да это же он со святыми, с ангелами разговаривает!..

Перепуганные женщины не знали, верить им или не верить. Некоторые даже крестились, позабыв, что Володя-то мулла. Мусульмане ведь не крестятся! Как говорит Дзыцца, и смех и грех.

А по-моему, никакой он не мулла, этот Володя.

Несколько недель у нас не было дождя, такая сушь стояла, что люди испугались, как бы посевы не погибли. Володя подсказал «верное средство»: зарезать черного быка с белым пятном на лбу да помолиться.

Сложились, купили быка и зарезали во дворе Фарижат. Целый день ели, пили, ведрами таскали воду из родника и обливали друг друга: чтобы дождь накликать, в старину, мол, так делали.

Неделя прошла, а ни капли не упало. В удивительном месте расположено наше село! Вокруг будут громы греметь, молнии сверкать, черные тучи будут себя выжимать, поливая дождем окрестности, а над селом — синее чистое небо. Соберутся реденькие облачка — тут же наскочит на них ветер, примчавшись из горных теснин, погонит перед собой, как пастух отбившихся от стада овец…

Джетагаж так сказал:

— Давайте поставим высокий плетень, обмажем коровьим пометом. Может, удержим ветер.

— А я думаю, — ответил Бимболат, — дело не в ветре.

Его приготовились слушать, потому что Бимболат был неглупый человек.

— Помните, когда сюда переселялись с гор? — спросил он.

Можно было не отвечать: те, кого спрашивал, были ему ровесники. Конечно, они помнили.

— А помните дремучий лес, который тянулся до самого Джермецыкка? — продолжал Бимболат. — Кто, как не мы, его вырубил! Сколько зверья там было, трава какая росла!.. Теперь только пни. И ни зверья, ни травы. И ни одного родника! А когда был лес, боялись ли мы засухи?

Никто не возразил Бимболату. Все было так, как он сказал.

— Ну, а потом? Пошел год за годом, один хуже другого. Дожди над лесами собираются. Где дерево — там и влага. Сами мы во всем виноваты! Сколько родников было напротив дома Байма! Чистых, как слеза. Где они теперь? Росла осока, а сейчас голо.

И Дзыцца так говорит. Много было родников вокруг села. А в низинах стояли болота. Привыкшие к чистому горному воздуху, люди стали хворать: то малярия, то легочные болезни… Уходили на все лето в горы. Пили парное молоко со льдом и осенью возвращались здоровыми. Знающие люди уверяли, что в горных ледниках целебные свойства.

И только на вторую неделю хлынул дождь!

Кто как мог отводил на свои огороды мутные уличные потоки. Пока канава полна, надо поторопиться — ливень короток и солнце быстро подсушит землю…

Ливень был с грозой, плотный, глаза слепило от вспышек молний. Люди с криками загоняли скот. После дождя все высыпали на улицу. Кто искал гусей и уток, кто пропавшего теленка… И тут разнеслось: Караше возле кладбища подорвался на мине! Все бросились туда.

Караше нашли насмерть перепуганным. Он сидел в грязи и прижимал к груди окровавленную ладонь. Как выяснилось, он давно зарился на три акации, посаженные Баппу на могилах сыновей, — акации отовсюду были видны. Когда полил дождь, Караше решил свалить деревья и унести к себе: никто, дескать, не увидит. Он успел срубить самую высокую. Акация упала на мину, оставшуюся с войны. Взрывом Караше отбросило в сторону, а осколок задел ладонь левой руки. Из ладони текла кровь.

Караше на лошади отвезли в больницу.

Когда все убедились, что он жив, то принялись его ругать. Из-за жадности жена Караше тоже вот так подорвалась на мине. После изгнания немцев пошла накопать картошки, которая с осени осталась неубранной. Тысячу раз говорили, чтобы не ходили в поле, пока его не очистят от мин и неразорвавшихся снарядов. Она не послушалась…

И в войну показала себя с плохой стороны. У своих же односельчан воровала!..

А Караше задумал срубить акации, которые стояли как память о моих умерших братьях.