На берегу Вселенной

Среди работников колледжа – членов УИК в этом женском коллективе, -выделялся высокий статный мужчина. Назовем его Романов. Он, как и я, отвечал за работу КОИБов – аппаратов для подсчета бюллетеней – и вообще работал заведующим тех. частью этого колледжа. Он как и я должен был стоять рядом с двумя КОИБами иразъяснять людям, какой стороной класть в них бюллетени.

И вот накануне дня голосования Романов меня предупредил, что в зале столовой, в которой проводится голосование, пол – бетонный. И поэтому ноги будут мерзнуть и надо надеть шерстяные носки.

И что же я вижу? В день голосования женщины члены УИК – в легких босоножках и тонких прозрачных колготках. В том числе и Серова – надевшая красненький костюмчик с короткой юбкой и голыми ногами.

И вот еще утром я решил надеть припасённые мной теплые носки – посетителей не было (правда, Романов отлучился) и я отошёл немного в глубину кухни, которая начиналась сразу за КОИБами, чтобы надеть припасённые по совету Романова теплые носки, и тут слышу истошный женский крик, зовущей меня. Оказалось, это Серова кричит – подошёл человек, он как-то быстро успел взять бюллетени и уже подходил к КОИБам.

А на обеденном перерыве в глубинах колледжа, Серова при собравшихся членов УИК сказала:

–Мне не нравится, как вы работаете!

Серова сказала, что меня не было рядом с КОИБами. Она так это произнесла, будто я все время отсутствовал, хотя это было один раз и я сразу же пришел на ее крик!

Я начал говорить в свою защиту, но толстая Лазаревна – замдиректора колледжа, – оборвала меня: "Нет!" А еще одна женщина из начальства колледжа – подобрее – у которой тогда внучка родилась – сказала мне, в общем тоже заткнув мне рот: «Ну вот поняли всё? Поняли? Всё».

И это еще не всё, что я хотел рассказать про выборы в колледже культуризма.

Когда Романов отлучился на ужин, я опять остался один на два КОИБа. Поэтомуя встал между ними посередине и работал на две стороны. Но Лазаревна подошла и сказала, что нельзя стоячть посередине и я встал сбоку.

Потом подошел Романов. Когда я в свою очередь отходил на ужин, он тоже встал между КОИБАМи. Когда я сказал Лазаревне, что он, как и я стоит посередине между аппаратами, она ответила, что он не стоит посередине. Хотя он именно так и стоял между аппаратами, как я перед этим – самым рациональным способом, и давал разъяснения голосующим на обе стороны!

Романов- крупный мужчина в костюме чуть старше меня с большими вылупленными глазами, с немного бессмысленным и непрочным выражением талантливого компьютерщика. За обеденным столом зашла речь о татуировках, которые модны среди молодежи, студентов. Одна из женщин выразила надежду, что эта мода когда-нибудь пройдет. На это Романов припомнил, что его отец в 70-е годы тоже заимел татуировку. Вырос отец на ПВЗ и там было такое влияние, объяснил Романов. Отец, будучи еще подростком лет шестнадцати, сделал себе татуировку на животе, но с возрастом живот отца увеличился и надпись расплылась. Осталось лишь ее начало и конец: «Я оп… ся».

– Я долгое время не мог понять, что там был написано, что за «Я оп… ся». А отец не говорил, лишь потом признался: «Я опять не наелся!»

2.7.Полет Кондора

– И он даже не извинился? Как он мог после этого с тобой здороваться…

– Да, Кондоров сказал тогда принести на Литературную среду всё, в ответ на мои предупреждения, что не все рассказы хороши… Я даже думал: может он просто в узком кругу хочет их обсудить, по домам почитать, просто ознакомиться – раз так говорит. Оказалось – все по-другому. Тумэров тогда брюзгливо сказал при всех на разборе, что я должен был одно и тоже произведение принести в нескольких экземплярах, чтоб все читали одно и то же, а то каждый о своем отзывался (правда, одинаково отрицательно) – а ведь этот Кондоров должен был мне сказать, раз сам сагитировал приносить, тем более и не объяснил ничего, что будет настоящий разбор произведений. Я ему повторял, что есть у меня и не очень рассказы, а он своё твердил: «Всё приноси». Ведь специально хотел подвести. Как я тебе рассказывал… А они думали – я виноват. Вот такие вот…

Настя говорила, убыстряя шаг по дорожке Горсада:

– А насчёт другого хама ты прав: Если человек играет на пианино «Историю любви», он еще не интеллигентен.

Помню, на той литсреде рядом со мной сидел еще один местный писатель, известный своей нетрадиционной для республики религиозной, а точнее, конфессиональной направленностью. В общем, этот Муруев не преминул вставить свой голос в общий хор: в книге Бытия написано: В начале было слово… а у тебя…

Уже по окончании основного разбора Муруев спросил меня: «Когда ты начал сочинять?». Я только начал ему отвечать, как меня прервал нервный окрик Тумэрова с другого конца стола: «Артем, не говори! Какое ты имеешь право открывать рот! Тут право имеют говорить только мы, а тебе слова не давали!».