На безымянной высоте

Байрачный сел на отведенное ему место, справа разместились командиры взводов. Слева от него — свободный стул. Байрачному это не нравится. Хотел было позвать старшину, но в это время скрипнули тяжелые двери. На пороге на какое-то мгновение появилась Тамара Корсун: то ли хотела всех разглядеть, то ли чтобы все увидели ее. Потом она, стуча подковками хромовых сапог, направилась к Байрачному — розовая, улыбающаяся…

— Вот и прибыла наша принцесса, — тихо пробурчал Губа. Кто-то хихикнул. Байрачный, может быть, делает вид, что ничего не слышит.

— Смотри, Николай, не трепли языком, — шепчет ему на ухо Кумпан, приставив ладонь щитком ко рту. — Ротный не любит глупых шуток…

Тамара слегка опирается правой рукой на сильное плечо Байрачного, а левой подвигает к нему поближе свой стул. Командир роты, видно, еще не привык одаривать вниманием вот так на виду у всех свою супругу. Держит себя несколько скованно, но его черные глаза искрятся такой трогательной нежностью, таким сердечным теплом, что каждому из присутствующих видно, как горячо он ее любит, как ему с нею хорошо. Наконец Байрачный крикнул Грищенко:

— Может, старшина чем-нибудь угостит нас? Неужели ничего не припас?

— С вашего разрешения, — откликается Грищенко. — Мы же получили на дорогу не только сухой паек.

Через мгновение каждый из бойцов держал уже кружку или стакан с прозрачной жидкостью, так как все было приготовлено заранее. Не хватало лишь командирского распоряжения.

Байрачный встал. Увидев, что некоторые бойцы тоже поднимаются, он сделал рукой знак сесть. Шум стих.

— Товарищи гвардейцы, запомните этот, так сказать, торжественный завтрак — первый наш завтрак на том клочке земли, который нам поручено оборонять. — Старший лейтенант перевел дыхание и просто добавил: — Так вот, друзья, давайте выпьем за победу! — Он опрокинул стакан, крякнул и вытер тугой подбородок тыльной стороной руки, в которой держал уже опорожненную посудину.

Присутствующие одобрительно загудели, глухо позвякивая кружками. Все дружно выпили, только Тамара Корсун, подержав стакан возле рта, даже не пригубив, поставила его на стол.

— Э, так не годится! — с мягким упреком бросил Байрачный, кося глазом на супругу.

— Я раньше никогда не пила спирт, боюсь, — чуть смущаясь под его взглядом, попыталась оправдаться.

— Раньше ты и на танке не ездила, а теперь вот пришлось… Значит, должна теперь не отставать от своих во всем!..

На Тамару направлены взгляды более чем двух десятков глаз: в одних — сочувствие, в других — просьба, а в остальных — подбадривание. Попробуй им не уступить.

— Ну, будь что будет! — Она зажмурилась, будто прыгала в речку с крутизны, и резким движением откинула голову назад. Из-под воротника гимнастерки на мгновение открылась длинная белая шея, притягательно нежная. Кто-то от восторга вскрикнул. Но этот звук потонул в общем шуме одобрения, так как каждый понимал, что этим пустячком — разве это подвиг, опрокинуть сто граммов? — Тамара посвящалась в семью гвардейцев-автоматчиков, становилась равноправным ее членом.

— Люблю отчаянных! — улыбнулся Байрачный.

И хотя это было сказано полушутя относительно Тамары, но мы знали, что в этих словах проявилась, возможно, наиболее заметная черта его характера. Нередко бывало, что любовь Байрачного к отчаянным поступкам брала верх над холодной рассудительностью…

Когда Тамара поставила стакан на стол, Байрачный Подал ей ломтик помидора, который на срезе напоминал покрытый росой лепесток темно-красной розы.

Глухо звенят солдатские ложки об алюминиевые котелки, у кого-то на зубах похрустывает лук. Аппетит волчий — поворочав лопатой землю несколько часов, проголодались мы основательно.

— Может, еще по одной пропустить за здоровье молодых, — расхрабрился Губа.

Но его никто не поддержал.

Раздался оглушительный взрыв, дом задрожал. С потолка посыпалась серая труха и штукатурка.

— В окопы! В первую траншею! — крикнул Байрачный и бросился к дверям, потянув за руку Тамару.

— Бьет, подлец, тяжелыми! — выдыхает Губа уже в траншее, оглядываясь на двор фольварка, где еще вспыхивали черные тугие фонтаны взрывов, — Даже закусить как следует не дал, сволочь…

— Еще даст, и закусить, и выпить! — криво усмехается Кумпан, приготавливая к бою ручной пулемет.

Минометный налет утих так же внезапно, как и начался. Но мы не верили, что на этом все кончится. Ожидали появления танков, внимательно, до рези в глазах всматриваясь в серую ленту шоссе, кое-где скрытую от нас пышными кронами лип и серебристых тополей. Всматриваемся налево, на север, откуда должны прийти те, кто хочет прорваться в горы через Самбор. Но ни гула моторов, ни металлического лязганья траков не слышно. Поэтому нас никак не удивило, когда Чопик крикнул:

— Братцы, к нам идет на поклон пехота! — Он первым заметил противника, так как находился возле того «максима», гнездо которого устроили на самом высоком месте, откуда открывался широкий сектор обстрела.