На безымянной высоте

— Нужно, ребята, организовать что-нибудь поесть. Только смотрите мне, — предупредительно поднимает указательный палец, — чтобы никакого принуждения, никакого нажима. Головы поснимаю. Посылаю именно вас, так как вы немного знаете по-местному.

— А кто же не любит услышать от гостя в доме приветствие на родном языке? — загудел Губа.

— Помолчи, теоретик, — перебил его комбат. — Так вот, времени не теряйте, не болтайте лишнего. Отстали, мол, тылы. Вот мы и вынуждены обратиться к населению за помощью. Идите…

За полчаса обход закончился.

— Ну, как дела, «продармейцы»? — весело спросил лейтенант Покрищак.

Губа грустно посматривает на несколько вещмешков с картошкой…

— Какая-то хозяйка, наверное полька, так и сказала: «Ниц нэма, окрим бульбы, — Чопик разводит руками, — вшистко герман забрав!»

Петр, копируя хозяйку, видно, хотел нас развеселить, но нам было не до смеха. Эту фразу: «Ниц нэма, окрим бульбы, вшистко герман забрав!» — со временем станут повторять бойцы не одного батальона, не одного полка. Из-за бездорожья отстанут на десятки километров тылы и походные кухни. С легкой руки Чопика она разошлась по всему фронту.

— Кто сумел что-нибудь припрятать, тем и живет, — говорит Губа. — Жалуются, что вокруг на десятки километров — ни одной мельницы. Толкут зерно в ступах на лепешки или же мелют вручную на жерновах.

Такую цивилизацию принесли немцы…

На брата пришлось по две картофелины. Несколько лепешек отдали раненым, минометчикам и пэтээровцам. Они ведь несут на себе тяжелые минометы или противотанковые ружья.

Пэтээровцы — народ рослый, плечистый и на отсутствие аппетита не жалуются. Посматривая, бывало, как они в обед выстраиваются к повару за добавкой, автоматчики смеялись:

— Ружье длинное, тяжелое — на одного, а котелок — маленький, легонький — так на двоих. Где же справедливость?..

Ну теперь пусть хоть лепешками подкрепятся.

…Черная пашня, серые, похожие на застывшие волны холмы. Но снег еще лежит по оврагам и в придорожных рвах. Посерел, стал ноздреватым.

Солнце высокое, мартовское, хорошо прогревает.

— При такой погоде можно и немецких стервятников дождаться, — посматривает на небо Чопик.

— Они теперь к Тернополю прикованы, — успокоительно отвечает Губа, — сюда не достанут, если только какой-нибудь не заблудится…

А пока что в небе вместо вражеских самолетов заливаются жаворонки, будто пробуют голоса после зимнего молчания. Глядя на тихое поле, слушая мирный голос жаворонка, как-то не верится, что недавно был бой и что он снова будет через час или два… А теплынь стоит такая, что впору выходить в поле пахарю и сеятелю, земля жаждет янтарных зерен, которые потом станут пшеничным хлебом.

— Что-то, Петя, я не замечаю, чтобы за эти дни ты кого-нибудь поздравлял. — Губа прижмуривает глаз и подставляет лицо солнцу. — Или, может быть, в твоих святцах не значится ни один именинник?

Петр молчит, кажется, он взвешивает, что таится в вопросе Николая. После длительной паузы говорит:

— Именинники были позавчера — даже два, но мелкая рыбка, что с них возьмешь? А вчера — настоящий судак, с такого можно было бы наркомовский паек содрать Так обстановка не та… Я сам заглядывал в его флягу — сухо, как в Сахаре.

— Кто же это, если не секрет?

— Вчера старшине Гаршину исполнилось двадцать. Круглая ведь дата. А вот, кисельная его душа, ничего не приберег. Перенесем это дело, говорит, на другой день. Вот чудак! Будто в другой день не будет другой причины.

— На этот раз тебе, дружище, не повезло, — в голосе Губы искреннее сочувствие.

Слушая этот разговор, я вспомнил случай, который произошел несколько месяцев назад. Наш батальон автоматчиков располагался тогда в селе Гатное, под Киевом.

По утрам выстраивался батальон на сельской площади. Начштаба гвардии лейтенант Покрищак зачитывал приказы. Замполит гвардии капитан Сугоскул знакомил личный состав со сводкой Совинформбюро, с главными событиями в жизни страны и с событиями, происходящими за рубежом. Говорил о необходимости высоко держать честь советского воина. Комбат гвардии капитан Походько давал задания на день каждому подразделению. Затем командиры разводили своих подчиненных на занятия… Так было и на этот раз. Уже ушли с площади автоматчики, пэтээровцы, минометчики. Чопик повел своих пулеметчиков в сторону глубокого оврага, что за селом, на огневую подготовку. Но, отойдя от места построения на сотню метров, вдруг остановился. Пулеметчикам приказал следовать дальше, а сам по вязкой дороге побежал назад к комбату:

— Разрешите обратиться, товарищ гвардии капитан?

Походько кивнул головой.

— Разрешите от имени своих пулеметчиков и от своего имени поздравить вас, товарищ комбат, с днем рождения!

Штабисты, замполит, помощник по хозяйственной части и кое-кто из командиров подразделений, которые еще стояли около комбата, опустили глаза. Одни — от стыда, что сами не догадались поздравить первыми, другие — считая поступок Чопика нетактичным. А Походько после минутного замешательства пожал руку Петру:

— Спасибо за внимание — и вам, и всем пулеметчикам!