На безымянной высоте

— Они, как тараканы, лезут изо всех щелей: из-за Збруча, с юга, из-за Серета, — вздохнул зампостроя. — Там придется туго.

— Ничего, — повеселел Покрищак. — Выстоим! Наш фронт уже повсюду наступает. Фашисты драпают, это им не сорок первый… Вероятно, слышали, что говорят бойцы: «Как только наши — на Прут, то немец — на Серет…»

— Говорить мы мастера, говорить легко, — не сдается суровый зампостроя. — Тяжело неделями эту грязь месить, а еще труднее — подставлять лоб под пули…

Мне приятно ехать с батальонным начальством, понимая, что и ты чего-то стоишь…

Дорога стала ровнее. Втягиваю голову в приподнятый воротник шинели. Веки закрываются сами. Просыпаюсь от резкого толчка. Хватаюсь за сиденье. Мотор зачихал, шофер выругался — и снова дорога… Только спать уже расхотелось.

И все-таки я задремал и увидел какой-то странный сон.

Будто в просторном зале, где вечером я пытался вздремнуть, полно людей. Стоят, рты открыли. А в центре зала новенький блестящий турник, и на нем Чопик крутит «солнце». Хорошо крутит, зрители ахают… Около меня насупленный Чухно. Тоже смотрит и громко говорит, что Чопик не «солнце» крутит, а «мертвую петлю». И я и те, кто слышит это, с жаром возражаем ему, а он твердит свое…

И привидится же такое! Сплевываю через плечо трижды — говорят, помогает.

«Виллис» останавливается напротив домика, где разместился штаб. Рядом — большой дом, в котором отдыхает батальон. Выскакиваем из машины, разминаем занемевшие ноги. Под сапогами похрустывает.

— Хорошо подморозило, — радостно замечает комбат. Увидев дежурного по части лейтенанта Байрачного, капитан Походько приказывает ему немедленно поднять батальон — и в дорогу.

На востоке заалела кромка неба, становится светлее…

Улица наполняется топотом сапог, позвякиванием котелков и минометных плит, приглушенными голосами команд, как будто те, кто их подавал, не желали нарушать утреннюю тишину.

Все подразделения, весь батальон поднялся по боевой тревоге и стал в строй, кроме взвода пулеметчиков гвардии старшего сержанта Чопика. Байрачный, заметив их отсутствие еще в начале построения, послал за ними гвардии старшину Гаршина. Через несколько минут Гаршин доложил Байрачному, что пулеметчики окатывают друг друга водой из колодца — для взбадривания. Это, мол, после вчерашних именин. Чествовали Михаила Басова — видать, переборщили… Был же трофейный спирт…

Байрачный побагровел от негодования. Доложил комбату Походько о случившемся. Тот неодобрительно покачал головой и посмотрел на ручные часы. Затем, обойдя строй, убедившись в его боеготовности, объявил нам боевую задачу, которую поставил перед батальоном командир бригады Фомич.

В это время подоспели пулеметчики. Чопик с виноватым видом спросил разрешения у комбата стать в строй. Тот разрешил. Но сейчас же, подозвав к себе начштаба Покрищака, и Чопика, сказал:

— За грубое нарушение воинской дисциплины, за пьянку и опоздание в строй отправь его, — показал глазами на Чопика, — на трое суток на гауптвахту… И дайте ему дисциплинарный устав. Пускай подучит, если забыл обязанности командира взвода…

— Я, товарищ гвардии капитан… — подал голос Чопик.

Но комбат прервал его:

— Объяснений не требуется. — И, взглянув на Покрищака, добавил: — Отправьте его в штаб бригады, там в полуподвале пусть поостынет и хорошенько подумает о содеянном…

— Есть отправить на гауптвахту! — козырнул начштаба Покрищак.

— Товарищ командир батальона, я искуплю свою вину в первом же бою. Клянусь вам, — умоляюще смотрел Чопик на гвардии капитана Походько. — Потом, после боя, посадите, но не сейчас…

— Прекратить разговоры, — повысил голос комбат. — В бой идут люди, достойные высокого звания защитников Родины, звания гвардейцев. А вы… — он не договорил, стремительно обернулся к строю и дал команду двигаться.

Очевидно, ему, комбату Походько, надоело пристрастие Чопика к поздравлениям именинников с обязательными ста граммами. Надоело, и он решил отбить охоту к таким поздравлениям…

Проходя мимо Чопика, я подбадривающе кивнул ему, а сам подумал: вот к чему может иногда привести несерьезное отношение к делу во фронтовых условиях, да и не только во фронтовых, в армейской жизни вообще… Трое суток не быть со своим подразделением, которое идет в бой, — большой срок. За трое суток может многое случиться… Возможно, и комбат сожалеет, что Чопик не в строю, но не отреагировать на происшествие он не мог, не имел права.

Походько повел батальон форсированным маршем… Старался, пока грязь скована морозцем, словно пытался наверстать упущенное время. Но в колонне никто не роптал на трудности, даже минометчики и пэтээровцы, которым было тяжелее всех. Не роптали, возможно, из сочувствия к «потерпевшему» Чопику.

Село Ромашовка не такое уж и большое, но разбросанное: лепились домишки, как ласточкины гнезда, на холмах, разделенных широкими пологими балками или ложбинами. С трех сторон обступили его поля, а с юга легла межой тоненькая, как веревка, речечка. За нею на расстоянии метров трехсот темнел лес.