На безымянной высоте

— Мы свою задачу выполнили: враг не прошел к Тернополю, не ударил в спину красноармейцам, которые сражаются за Тернополь, штурмуют его… И нам отныне предстоит штурмовать вражеские укрепления и, если хотите, вражеские крепости. А это намного тяжелее, чем сидеть в обороне. Значит, надо быть готовыми ко всему… Желаю удачи! А теперь — по машинам! — Резковато повернулся по армейской привычке через левое плечо и, слегка прихрамывая на левую ногу, пошел к своей неразлучной с ним сабле, которая одиноко торчала в земле неподалеку от шеренги.

Лейтенант Покрищак созвал командиров подразделений, наверное, для выяснения каких-то штабных дел.

Прозвучали голоса командиров рот.

Минометчиков и пэтээровцев повели к машинам, а те — словно кони, что, почуя дорогу, уже пофыркивали клубами сизоватого дыма.

Мы, автоматчики, строим догадки: кто же спас знамя? — идем к штабу бригады, где нас ожидают танки. Покрищак во главе колонны ступает широко, едва успеваем, чтобы не отстать.

— Какого черта так спешим? — сопит Губа, а потом смущенно замолкает.

Мы тоже молчим. Но Николай не выдерживает и снова ворчит:

— С тех пор как в армии — все бегом, бегом, бегом, — ни прилечь, ни присесть. А куда? На тот свет никогда не поздно.

Молчим.

Губа тоже минуту-две молчит, но дальше, видно, уже не выдерживает:

— О каких это крепостях говорил комбат, а? — крутит туда-сюда головой, ожидая, кто же ответит.

— Ну, может быть, о Берлине, — откликается длинноногий автоматчик. — Это же оплот фашизма.

— Тю, олух, — сердится Николай. — Где, к черту, Берлин еще… Он говорил, что сейчас придется штурмовать, а не когда-то… Дошло?

— Может быть, комбат имел в виду Каменец-Подольский? — нехотя вмешивается в разговор Пахуцкий. — Там есть старая крепость, которую еще Богдан Хмельницкий штурмовал. Основана она еще в четырнадцатом столетии. Сначала была деревянной. А впоследствии выложили каменную. Ей уже четыреста лет…

— Крепкая? — выглядывает из-под шапки Николай.

— А черт ее знает, будто я штурмовал ее вместе с Богданом.

Губа оглядывается назад, затем останавливается.

— Ты чего? — кричит старшина Гаршин, который замыкает подразделение.

— Нужно было бы веревку захватить на колодезном барабане, — поясняет Губа, — да далеко возвращаться…

— Если надумал «покачаться», так и ремня будет достаточно, — подталкивает Николая Гаршин.

— Да не для того… Понимаете, я читал, что при штурме крепостей привязывают к веревкам большие крюки и забрасывают их на стену. Затем по веревке залезают на ту стену и бьют врага…

— Я тебе, Николай, лестницу подставлю, — отзывается Пахуцкий, — только бы ты самый первый полез… Представляете себе, ребята, снимок или картину с подписью: «Герой Николай Губа штурмует вражескую крепость…» Ой, умру от смеха, — гогочет Макар.

— А ты чего смеешься? — обижается Николай. — Я буду нести веревку, а кто-то посильнее меня полезет по ней на штурм. Это и есть взаимовыручка…

— Ну, ты молодец, Николка, — хрипловатый голос Гаршина, — ты понял комбата правильно…

Около штаба — десятка полтора «тридцатьчетверок». Ни автомашин, ни бронетранспортеров, ни пленных, которые час или два тому назад запрудили подворье.

— Вот только и отдых что на броне, — восседает Губа позади башни. Приспособив тренчик к ремню, привязывается им к скобе. — Хоть и надышишься выхлопных, зато можно подремать. Я и от «ХТЗ» надышался за три года досыта. Насквозь прокопченный, как вобла…

— Когда тебя, Николай, похоронят, то будешь лежать нетленным, как мумии, — серьезно замечает Пахуцкий. — А через две-три тысячи лет наши потомки, найдя твою мумию, будут судить по ней о нас. Даже обидно! Как же они разочаруются: «Ну и невзрачны, ну и мелки были наши предки…» Им и в голову не придет, что ты — не типичный для нашего времени, что ты коротышка…

— Это только быков оценивают по росту и весу. А о людях, тем более о мужчинах, судят по их уму, — парирует Губа.

Заревели моторы, заскрежетали траки гусениц. Колонна двинулась.

Слушая болтовню хлопцев, я думал о Чопике: где он? Среди погибших его не было, Может быть, разметало на кусочки, но ведь хоть какие-то останки, а нашлись бы. Это только от тяжелых бомб не остается от человека и следа. Но ведь нас не бомбили… А может, и в самом деле он попал к немцам? Попал не с группой штабистов, а отдельно, раньше той группы или позднее… Ну, наконец, он мог просто убежать, когда началась заваруха, убежать — и из-под ареста, и от немцев. Он парень смелый и находчивый… Прибьется к какой-нибудь части, скажет, что отстал от своих, проспал, или что-то другое придумает. Конечно, ему сначала не будут доверять. Да в первом же бою он себя покажет. Храбрости ему не занимать. Приживется, еще и понравится… В таком случае долго придется ждать, пока он объявится. Вероятно, до конца войны, если доживем.