На безымянной высоте

Догоняем колонну пленных, которых сопровождают ребята из роты управления. Пленные, услышав гудение танков, испуганно шарахнулись на обочину дороги, даже на пашню. Видно, страх от только что пережитого еще не улегся… Замедлив ход, обгоняем колонну. Кое-кто посматривает на нас, на танки с такой злостью, что, кажется, только позволь — зубами вгрызется в траки, вцепится когтями в броню. Другие смотрят спокойно, без каких-либо эмоций. Но есть и такие, которые как будто даже сочувственно покачивают головами. Мы вот уже, мол, отвоевались, уже гарантированы от пуль, уже из нас не сделают красно-черного месива. А вы — нет! Вы еще не знаете, что вас ждет впереди…

Во главе колонны увидели десяток или даже полтора поднятых в несмелом приветствии рук.

— Это они что, желают нам успеха? — удивляется какой-то автоматчик.

— Эге! — утверждает Губа. — Наверно, самые трезвые. Да и у других скоро хмель выветрится, когда попадут на свежий воздух куда-то в тайгу…

— Зачем так далеко! — вступает Пахуцкий. — Для них и здесь, на освобожденных землях, работа найдется… Они успели разрушить столько, что для всей гитлеровской армии на сто лет работы хватит…

Механик-водитель поддал газу, машина быстро увеличивает скорость. Морозный ветерок пробирается за шею и в рукава шинели. Поднимаю воротник, зажимаю потеснее руки и погружаюсь в обычную на таких «мирных» переходах дремоту.

Просыпаюсь, когда танк остановился.

— Где мы? — спрашиваю.

— В Великих Борках. — Николай отвязывает тренчик, другие ребята уже соскочили на землю.

— Надолго остановились?

— Да нет, — недовольно буркнул Николай, видно, никак не мог управиться с узелком. — Сказали: минут десять — пятнадцать.

Соскакиваю. Стоим у развилки дорог. На фанерных дощечках фиолетовые надписи: «Тернополь» — и стрелка на запад; «Волочиск» — стрелка на восток; «Скалат» — стрелка показывает на дорогу, которая тянется на юго-восток. Наша колонна — возле Скалатской дороги.

Неподалеку от нас, на Тернопольской дороге, тоже стоят танки, но не «тридцатьчетверки», а тяжелые «ИС», мы их называем «зверобоями». Хотя «зверобой» внешне очень похож на «тридцатьчетверку», но он намного массивнее, весомее.

Увидев пятерку этих грозных машин, мы с Губой трусцой побежали к ним, чтобы вблизи рассмотреть «крепости на колесах».

Моторы тихо, по-шмелиному гудят, работая на малых оборотах. Мы обошли вокруг первой машины, осмотрели ее со всех сторон. Спрашиваем у танкиста, который протирает тряпкой дульный тормоз:

— Может быть, идете вместе с нами?

— А вы куда? — поворачивает красивое с румянцем на щеках лицо, обрамленное черным шлемом.

— Вперед. Только не на запад, а на восток. — Губа махнул рукой на Скалатскую дорогу.

— Э, нет. Мы назад не ходим! — показывает белые и мелкие зубы. — Нам туда, — кивнул шлемом на запад, в сторону Тернополя.

— Жаль, — не скрывает разочарования Николай.

Не спеша отходим от машины.

Мимо нас торопятся к своим «крепостям» трое — средний, на полголовы выше своих спутников, окинул меня цепким взглядом.

— Ого, как загордились земляки, даже не здороваются! Не признаешь, Стародуб?

Смотрю — и глазам не верю. От неожиданности даже в горле запершило. Мой земляк, с которым виделся очень давно.

— Грищенко! Сашка Грищенко! — Бросаемся друг к другу, жмем руки.

— Вот так встреча! — грохочет он грубоватым басом. — А я считал, что тебя давно уже лизень слизал. А он, видишь, в старших сержантах ходит, да еще и танкист, наверное?

— Почти. Только езжу не внутри, а сверху, ну, чтобы свеженьким воздухом дышать. А ты, наверное, механик-водитель, — посматриваю на его комбинезон, но мягкая кожаная куртка с цигейковым воротником вдруг наталкивает меня на мысль, что Саша — лейтенант, не меньше.

— Водитель, водитель. Это точно. Вожу вон ту группу «ИС». Охочусь на «тигров» и «пантер».

За минувшие два с половиной года, что мы не виделись, он заметно изменился. Исчезла юношеская угловатость. Под комбинезоном и курткой угадывалась пружинящая гибкость фигуры. Да и взгляд темно-серых, острых глаз изменился. Нет в нем того настороженного недоверия, которое тогда просвечивало. Нет хмурой угрюмости, из-за которой мы его побаивались. Такое впечатление, что он избавился от внутренней скованности.

— Какое у тебя звание? Может быть, мне нужно стоять перед тобой по стойке «смирно»?

— А ты как думал! — поднимает вверх темные густые брови? — Гвардии капитан. Вот так! — Широко улыбается. — Знай, брат, наших…

— Поздравляю, — говорю. — И давно воюешь?

— С сорок первого… Я знаю тракторы всех марок, мне и танк показался родной обителью. Сразу освоился. Уже в первом же бою, под Ростовом, проутюжил вдоль и поперек немецкую батарею. Немного позднее окончил училище ускоренного типа. А потом от Сталинграда — до Шепетовки… Теперь на Тернополь…

Я вздохнул. И, наверно, так тяжело вздохнул, что Саша даже обеспокоенно спросил:

— Ну, а Гриша? Где он воюет?

— В начале марта, — говорю, — отправили в госпиталь, ранен был. Но потом ничего не слышно. Мы были все время отрезаны от тылов…

— А кто ваш хозяин?

— Подполковник Фомич.

— Слышал о таком, слышал. Уральцы?

— Ага…