На безымянной высоте

— Опять она, эта русская валькирия... — пробормотал Кремер. — Знаешь, Курт, я еще никогда не стрелялся на дуэли с дамами, но можешь мне поверить: это возбуждает.

* * *

— А, что я говорил? — потрясенно шептал Малахов, сидя с ошалевшим видом на дне окопа и разглядывая раз­вороченную пулей кокарду на фуражке полковника Его­рова.

Оля Позднеева, присев рядом на корточки, растерян­но и удивленно смотрела то на простреленную фуражку, то на Колю Малахова.

Будто впервые его увидела.

Еще ни один мужчина не подвергал себя смертельно­му риску, чтобы доказать всем даже не свою, а ее правоту.

— Ты ж говорил, что снайпера там нет, — напомнил ему Прохор.

— Не, я про другое говорил. Мол, заговоренный я. И пули меня не берут. А вы не верили...

— Я и сейчас не верю, — хмыкнул Прохор. — Ты мне, Коля, сейчас другое скажи. Так есть там снайпер или нет?

— Ну есть, есть, ладно, твоя взяла... Только это уже другой, да, Оль? И лучше дайте, кто смелый, закурить.

— Так мы о чем спорили? — не унимался Прохор. — И на что?

— «Начто», «начто»... Так нас же никто не разбил! Зна­чит, спор не считается. Оль, может, это какой другой, а?

* * *

Офицеры, припавшие к окулярам биноклей и артил­лерийских дальномеров, обернулись, когда со стороны немецких позиций послышался выстрел.

— Одиночный винтовочный со стороны противника... Похоже, опять снайпер, — сказал майор Самсонов впол­голоса.

— Черт знает что... — так же вполголоса ответил Ино­земцев. — Федя, узнай и разберись!

Полковник Егоров, единственный, кто сейчас не ото­рвался от окуляра дальномера, между тем говорил, про­должая дискуссию, начатую еще в штабе:

— Похоже, ты прав, Сергей Павлович... Противник будто нас в гости зазывает...

— Обратите внимание на эту высотку... — Иноземцев указал ему по карте. — Высота восемьдесят девять. Ее от­сюда тоже видно. Если поставить там десяток стодвадцатидвухмиллиметровых пушек да столько же противотан­ковых, мимо никто не проскочит...

Присутствующие снова склонились над картой.

— Да уж... С нее как в тире всех перестреляют, — ска­зал Егоров. — И эта высота, как назло, на самых танко­опасных направлениях!

8

Ася и Катя молча смотрели, как Лида — медленно и неуверенно, будто сама ослепла, — входила в лазарет сан­бата.

Ася села рядом с Катей и неожиданно всхлипнула.

— Зачем она только туда пошла! — покрутила она го­ловой. — Нет, ты подумай, ну раз он сам не хочет, чтобы ты к нему приходила, чего ради себя навязывать?

— Ты соображаешь, что говоришь? — поразилась Катя.

— А ты-то соображаешь, что ее ждет? До конца дней жить со слепым мужем. А он никогда не увидит сына. Будет его слышать, ощущать, но не видеть. Да лучше по­веситься!

Лида вошла в отделенную от других брезентовым по­лотнищем, душную, небольшую палату, где было несколь­ко коек, на которых лежали раненые. Все они здесь были с повязками на глазах. Некоторые лежали на спине, дру­гие — уткнувшись лицом в подушку.

И она не сразу поняла, кто из них ее Костя.

— Кто здесь, кто? — сразу забеспокоились некоторые раненые, приподнимаясь на койках.

— Глаша, ты?

— Ты поможешь мне встать и дойти до сортира?

— Ты обещала принести воды и открыть окно, а то здесь душно...

— Я не Глаша, сейчас позову, — сказала Лида.

И тогда другой раненый, который лежал от нее даль­ше всех лицом в подушку и до сих пор молчал, вдруг по­вернулся на спину, приподнялся, и Лида сразу узнала сво­его Костю.

— Лида, ты здесь... Зачем ты пришла? Я же просил никого ко мне не пускать!

— Костенька... Ты же знаешь, я пришла к тебе не одна. — Она присела на угол его койки. — Я пришла к тебе с нашим будущим сыночком...

— Зачем? — простонал он, откинувшись на спину. — Кому это надо? Ты такая молодая, красивая... Скоро за­кончится война — и у тебя будет другой, хороший, здо­ровый муж. А у сына будет папа.

— Не надо мне другого мужа, — по-девчоночьи зап­лакала Лида. — Не надо нам другого папы. Я хочу жить только с тобой...

Остальные раненые замерли, слушая их разговор.

— Пойми. Я никогда не увижу нашего сына, — про­должал Костя. — Если бы он родился хотя бы неделю на­зад, мне было бы легче, я бы его запомнил... И для него будет лучше, если он никогда не увидит отца-инвалида.

— У него будет очень хороший папа, — еще сильнее расплакалась, разрыдалась Лида. — И он полюбит тебя, вот увидишь...

— Ничего и никого я больше не увижу, — сказал Ко­стя.

— Здесь ты, Константин, глубоко не прав, — сказал один из раненых, судя по голосу, он был старше других. — Ты, лейтенант, конечно, извини, что вмешиваюсь.

— Только о себе и думаешь, — поддержал другой. — Скажи спасибо, что жена сама к тебе пришла... И плачет из-за тебя, придурка, а ты ее гонишь.

— Я не жена, — сказала Лида. — Я невеста. И у нас скоро будет свадьба.

— Тем более, — отозвался третий. — Не дури, лейтенант. Таких, как твоя невеста, на руках надо носить до конца жизни. А не смотреть на нее.

— Ты уже на нее насмотрелся. Небось оторваться не мог, — хохотнул первый. — Раз теперь сына ждете.

Остальные тоже рассмеялись, а лицо лейтенанта Го­релова засветилось слабой улыбкой.

— Иди сюда, поближе, — сказал он негромко.