На благо лошадей. Очерки иппические

В ту пору считалось, что белоснежным красавцем, на котором был принят Парад Победы, являлся не какой-нибудь очередной, даже классный жеребец, а Казбек, отец Олимпийского чемпиона Абсента. Оказалось, это скорее всего легенда. Начать с того, что кличка коня была не Казбек, а Кумир. Но, получив предложение переиздать книжку и постаравшись некоторые неточности или просто ошибки исправить, на этой странице я все же не стал ничего изменять задним числом: легенда была в духе времени, а в каждой легенде есть крупица истины. Достаточно сказать, что и сейчас кое-кто среди людей осведомленных старой версии придерживается. Кумир мог быть переименован и стать Казбеком. Так обычно делается, если лошади с кличкой достаточно случайной или недостаточно благозвучной выпадает особая роль. Так были переименованы жеребцы, ахалтекинец и карабах, которых Хрущев с Булганиным подарили английской королеве. Переименован был и Песняр, наш араб с Терского конзавода, тот самый, за которого нефтяной «король» Арманд Хаммер выложил миллион. А почему именно Казбеком могли назвать коня, которому предназначалось парадировать по Красной площади в День Победы, объяснять излишне, если вспомнить, кому полководец, принимавший парад, должен был докладывать о готовности войск к торжественному маршу. Так что «Казбек» – это, хотя и едва ли достоверно, однако все же правдоподобно. Есть доля правды и в мифе о том, будто конь, на котором был принят парад великого триумфа, и наш первый Олимпийской победитель связаны родством. «Они и рядом не стояли!» – такое сердитое письмо, как только книжка вышла, получил я от читателя-знатока. Что ж, подумал я тогда, в сближении есть символический смысл: хотя две победы по значению и масштабам несоизмеримы, но все же в желании породнить коней-триумфаторов выразилось одно и то же чувство всеобщего торжества. А чтобы историческую обоснованность мифа отличить от пустой выдумки и просто-напросто вранья, воспользуюсь сравнением.

Теперь в духе уже нынешнего, а не того времени, бывает, распространяется ложь, лишенная и тени правдоподобия. Например, в одной иностранной книге, вышедшей недавно, я, не веря глазам своим, читаю, будто Сталин сам собирался принимать парад, но при попытке сесть в седло упал с «арабского (?) жеребца», ушибся, «повредив себе плечо и голову», и ему не оставалось ничего другого, как поручить дело Жукову. Мало этого, передоверяя роль, которую он вроде бы собирался играть, Сталин подсунул маршалу все того же «арабского жеребца», вероятно, в силу коварного желания, чтобы и порученец упал. К счастью, Жукова о подвохе предупредил … кто? Василий, сын Сталина, взявший с маршала слово, что не проболтается отцу. А Жуков, якобы, уточнив, где же старик «тренировался», поблагодарил Сталина-младшего, и с того дня «не упускал ни одной возможности практиковаться в езде верхом».

Книга называлась «Падение Берлина», в ней было больше четыреста страниц. Вот, думаю, ненавистник! Однако в книге было множество сносок и, как ни трудно было в это поверить, история с «арабским жеребцом» имела своим источником воспоминания самого Жукова. Но я не помнил, чтобы в жуковских мемуарах я читал такую чушь. Там рассказывалась, как вызвал маршала Сталин, как спросил, усидит ли он в седле, и, получив утвердительный ответ, поручил принимать парад на коне. Вот и все. Правда, я читал воспоминания Жукова, как только они вышли, много лет тому назад, в одном томе. А сноска в иностранной книге была сделана на новое издание в двух томах. Но если это действительно Жуков успел добавить, то как же он, по выучке кавалерист, мог сказать «тренироваться»? У конника язык не повернется такое выговорить. Конник бы спросил: «Где же старик ездил?» Кроме того, у Василия Иосифовича с Жуковым отношения были, кажется, не такие, чтобы они могли доверительно говорить друг с другом, а тут еще тайный разговор будто бы о самом Сталине и чуть ли не сговор за его спиной. Кто в сталинскую эпоху жил и не придумывает задним числом, что это были за времена, тому в это трудно поверить.

Собрался я было писать автору гневное письмо-отповедь, но сначала все же решил проверить по указанному источнику. Достал в библиотеке двухтомник Жукова, нашел во втором томе страницу: слово в слово! Тогда вместо того, чтобы писать иностранному автору, звоню соотечественнику-публицисту, а тот и говорит: это издание жуковских мемуаров посмертное, такую небывальщину, уже без разрешения Жукова, умудрился приписать от себя литзаписчик будто бы со слов Василия… Кому же сын Сталина, подрывая авторитет собственного отца, это мог говорить? Когда и зачем он бы такое наговорил?