На бобровых тонях

Немилосердно палило солнце. В такую жару нельзя везти бобров, нужно переждать, когда хоть немного спадет дневная духота. И это не выдумка. Это необходимость, подсказанная практикой. Бобры должны быть доставлены на базу здоровыми. Хотя, к сожалению, не всегда такое удается. Чаще всего перегреваются бобры во время ловли, когда сидят в ловушках, а лодка снует не у берега в лозняках, а на солнцепеке.

…В Чериков приехали в сумерках. Рабочие базы, Галя и Лора, уже принялись поить бобров.

Галя совсем еще девчонка. В прошлом году она окончила девять классов. Завербовалась было в Карелию, на лесоразработки, но мать удержала ее при себе — хотела, чтобы дочка дальше училась. На базе Галя работает с первых дней ее основания. Теперь надеется до занятий в школе вернуться из командировки — она вместе с Лорой и Володей Братченко будет сопровождать бобров.

Галин голосок слышен повсюду: то она восхищается бобрами, то спорит о чем-то с Володей, то донимает своими шутками молчаливую Лору.

— Посмотри, Лорка, какой смешной бобр!.. На тебя похож! Точная копия — капелька в капельку! — и заливается смехом.

— Ветреница ты, — отзывается Лора. — Уши ты мне прожужжала, пустозвонка. Скорей бы уж окончилось все это… Знай: с тобой никогда больше не стану вместе работать — это мне наука!

У Лоры щеки и лоб усеяны веснушками. Правда, это ее не печалит. Веснушки ей как раз к лицу. И она, наверно, знает это. Однажды девчата поссорились. Галя обозвала свою напарницу жабой… Тут уж Лора не смолчала.

— Услышу еще раз, и знаешь, что я сделаю? Знаешь?! — гневно спрашивала, а заодно и грозилась она. — Я тебе космы живьем повыдергиваю! Язык твой досужий вырву и иголкой исколю! Ты у меня попомнишь жабу…

Галя еще пуще смеялась.

— Ой, здорово ты говоришь, Лорка, и потешно… Да я на тебя бобра ночью напущу, вот увидишь!.. — И снова весело раскатывался ее звонкий смех.

Порядок на базе отменный. Все прибрано, подметено — не узнать базы. А еще — ну и ну! — столько клеток. И в каждой два, а то и три-четыре бобра — это если с молодыми. Теперь и мы своих присоединили: всех стало 69. Вот оно, то необходимое количество бобров для последней отправки в Сибирь.

Мне нравится буквально всё: и чердак с сеном, где отдыхают сотрудники базы, и шеренги новеньких бочек-осиновок (где их столько набрали?), доверху наполненных порубленной лозой и осиной. Все это мокнет в воде, чтоб потом аппетитнее грызлось бобрами. Тут же, у бочек, стоит на ящике незавязанный мешок, полный белых, с изюмом, сухариков. Бобрята не очень-то любят сушеную сдобу — им побольше подавай молодой вербы да осины — витамины. А сухарики эти сами ешьте!..

Поздно вечером приехал из Кричева Малинин.

Все, как он сказал, улажено — через день отправка бобров.

— Вот молодцы, вот догадливые! — радовался он. — А я уж думал, как мне быть одному. А тут и помощнички объявились надежные! Завтра, значит, кольцевать бобров будем. На день работы. — Малинин подмигнул отцу. — Обогнали вы всех — тридцать девять бобров добыли для этой отправки. Выходит, недаром старались. — Он включил электрический фонарик, навел пучок света на двор. — Купил вот себе забаву…

— Больно велика радость, что ты купил. — Отец старается быть серьезным. — Вот кабы ты мне купил для зажигалки камушки да похвалился…

— Чего ж ты не сказал раньше? Подожди, а те, что я привозил, истерлись разве?

— Они ж бракованные какие-то: чиркнешь раз-другой — и один только пшик получается.

Мы смеемся. Малинин оправдывается:

— Отсырели, значит… Надо было подсушить.

— И я так думал. Но ничего с подсушкой не получилось. Положил на сковородку, так они только — пшик-пшик — шпокали, как капсули… Нет, не отсырели, а такими их у нас сделали. Серка не та… Помню, Витька Федоров привез мне из Германии — вот были камушки, не чета твоим… Почти два года пользовался.

— Подумаешь, беда какая, — смеется Малинин. — Спички есть.

— Спички-то, конечно, есть… Но мне удобнее все ж зажигалкой.

— A-а, да… — Малинин обнял отца рукой за плечи. — Эх, достанем и камушки — не проблема! Пошли-ка спать…

Улеглись на чердаке, на сене. Да какой там сон! Едва только затихли наши голоса, как разбушевались бобры. Сарай и двор просто-таки гремели; там, где стояли клетки с бобрами, без конца бормотало, скреблось, стучало, фыркало… Сумасшедшая какофония! И все ж мы заснули…

Утром разбудила нас Галя.

Я чуть приоткрыл глаза и увидел ее белую косынку, каким-то чудом удерживающуюся на макушке, да черные густые брови.

— Кирилл Александрович, бобра принесли, слышите?! — Она подождала немного, но никто из нас даже не пошевелился. — Да проснитесь же вы, бобры!.. Ну и спите, спите! — обиделась она и спустилась с лестницы.

Малинин пошевелился. Он сбросил с себя плед, потянулся.

— Сколько там на твоих архиерейских? — спросил он меня. Как-то вот догадался, что я тоже не сплю, а может, и он видел Галю?

Я приподнялся, полез в карман за часами, но там их не оказалось. Рылся долго в своих карманах, словно искал что-то совсем маленькое — маковое зернышко будто.