На бобровых тонях

Кончился отпуск у Сомова. И он решил дать телеграмму лесничему — попросил еще десять дней, но уже за свой счет. Его просьба была удовлетворена, о чем мы тоже узнали из телеграммы. Так что Сомову не пришлось искать попутной машины, чтобы самому добираться в лесничество, — помогла почта. Впрочем, почтой мы пользовались все время. Для нас она — та единственная надежная ниточка, что связывала с базой. Обычно мы отправляли короткие, как шифровки, телеграммы, в которых называли сначала место нашей «дислокации», а потом давали заказ на продукты или деньги и коротко уведомляли, сколько отловлено бобров. Нередко, прочитав такую телеграмму, почтарки недоуменно посматривали на меня (обычно я ходил на почту), а дотошные души просили даже разъяснить смысл телеграммы — иначе, мол, не примут. Я, конечно, растолковывал. И не успевал выйти за порог почты, как за мной следом бежали все, кто был поблизости, кому почтальонша успела сказать: приехали боброловы, и у них в лодке столько-то и столько-то живых бобров! Любителей посмотреть редкого зверька, пока я проходил по деревне, собиралось много — и все они неотступно следовали за мной. Мне в таких случаях ничего не оставалось, как вести людей к лодке. Хорошо, если речка была близко от деревни, а нет — все шли со мною в луга. А это лишние заботы для нас и напрасная трата времени. Да к тому же еще не всякий шел только посмотреть бобров. Местное начальство, как правило, обязательно попросит, а то даже и потребует показать документы. Бегут, конечно, и такие, кому интересно дознаться, как ловят бобров, посмотреть на снасть, чтобы можно было сделать себе такую, — это местные браконьеры. Бывшие охотники, кто когда-то испытал «вольные хлеба», тут же, на берегу, набиваются в помощники, надеясь на легкий заработок. Таких людей больше всего, конечно, интересует, сколько нам платят за отловленного бобра.

И все же мы не избегаем людей, не чураемся. Кто-нибудь из них нет-нет да и подскажет нам, где есть бобровые озера, которых мы сами, может быть, и не нашли бы.

Больше чем кто-либо другой помогают нам пастухи. С ними отец всегда знается, поддерживает тесную связь: не жалеет для них ни курева, ни времени, потраченного на разговоры. Пастухи обычно знают все озера в округе и порой, сами того не подозревая, сообщают нам ценные сведения. Отец, правда, никогда не начинает свой разговор сразу о бобрах. Сначала расспрашивает про озера, интересуется, есть ли там, вокруг этих озер, лоза, крутые ли берега…

Заплыли мы так за Чаусы. Возле деревни Путьки наш участок кончался. Сомову через три дня нужно быть на работе. Он с радостью ушел бы из лесничества и стал боброловом, если бы это занятие было не сезонное, если бы и зимой можно было этим делом заниматься. Действительно, сезон отлова близился к концу — осталось немного меньше месяца. На 15 сентября запланирована отправка последней партии бобров. Теперь же мы все, как сказал Малинин, работаем только на Сибирь. Нужно, чтобы «сибирские» успели подготовиться к зимовке: обжились на новом месте, сделали себе надежные зимние норы и запаслись кормом. Так что медлить с отправкой никак нельзя.

На почту направляемся все трое. Возле лодки оставляем Джульбарса. Он не на привязи, нет! Его привязь — бобры в лодке. Пусть кто чужой попробует, когда нас нет, подойти к лодке — ни за что! Правда, Джульбарс за всю свою жизнь никого еще не укусил. Не станет кусать и теперь. Всегда, когда мы уходим в магазин или, как сегодня, на почту, отец оставляет возле щупа, к которому пришвартовывалась лодка, свою брезентовую куртку. Джульбарс ложится на эту куртку и, кажется, начинает дремать. Может, он и спит даже, но того, кто направляется к лодке, он всегда замечает вовремя. Сперва подымается и туда-сюда прохаживается по берегу, словно умышленно показывает, что он, дескать, не на привязи. Да, Джульбарс оправдывал наше доверие: внушительный рост и заранее вздыбленная шерсть на загривке производили чрезвычайный эффект: пришелец сразу же останавливался и уже не лез на рожон. Если это были дети, то к нашему приходу их много собиралось. Они толпились шагов за пятнадцать — двадцать от лодки — ближе Джульбарс не подпускал. К детям он все-таки был снисходителен: хоть они порой и раздражали его своей дотошностью, а терпел, не кусался. К тому же он, кажется, хорошо знал их характер: понадоедают, а после побегут за хлебом — не может быть, чтоб не оценили его дружелюбия. Так все и получалось: дети вскоре несли хлеб. Но Джульбарс не брал его и этим «набивал» себе еще бо́льшую цену. Через несколько минут возле него уже лежали куски сала и колбасы. Он и тут мужественно терпел — старался не смотреть на соблазнительные яства. И уже потом, при нас, с большим удовольствием подбирал все эти приношения.