На бобровых тонях

Скоро мы выехали из старицы и начали подниматься дальше вверх по реке. Правый берег ее как раз «бобровый» — это значит густо укрытый лозовым кустарником, ежевичником и крапивой.

* * *

Шли дни активного лова. Филиал базы, созданный нами в сарае Сомова, ежедневно пополнялся бобрами. Правда, помногу их не собирали — часто приезжал Петька, забирал наш улов и отвозил на главную базу, в Чериков.

Через неделю Малинин нас покинул — поехал, чтобы отправить первую партию бобров, которых собралось уже больше сорока. Работы на базе в эту пору хватало: надо было кольцевать бобров, заводить на каждого из них документацию, запасать на дорогу корм и подбирать проводников.

БОБРОВЫЕ «АПАРТАМЕНТЫ»

Мы втроем на реке: отец, Сомов и я. Все это время на ночлег ходили к Сомову. Все трое спали в сарае на чердаке. Сон был коротким, зато желанным и крепким. Еще бы! Пойманных бобров мы доставляли прямо в ловушках и, конечно, на своем горбу (отцово выражение). И вот, пока мы доберемся из дальних лугов до деревни, пока пересадим бобров в клетки, пока поужинаем — и полночь. А там и спать уже некогда, так как надо чуть свет отправляться снова в луга. Часто каждому из нас приходилось нести по бобру, а нередко отец с Сомовым носили и по три бобра. Ухитрялись: нацепят ловушки на дубовую жердку и так их тащат вдвоем. Сомов часто перекидывал свой конец жердки с одного плеча на другое — тяжело ведь, жердка так и врезается в плечо! Отец не мог этого делать — левой руки у него нет, ее отняли, когда началась газовая гангрена, по плечевой сустав…

Для меня всегда оставался самый маленький бобр — годовичок или сеголеток. Но за дорогу и я измучивался так, что готов был сбежать домой. Вообще охота, должно быть, тем и привлекательна, что никто тебя не принуждает ею заниматься: можешь, пожалуйста, отказаться — и ты вольный казак, и не будут так больно саднить спина и плечи, перестанут сниться немцы, которые всё ловят тебя и каждый раз бросают под гусеницы танка, а он давит, давит…

Правда, Сомов несколько раз брал коня у лесничего — это если улов был на редкость богатый: пять, а то и шесть бобров на день. Радость моя в такие дни, конечно, удваивалась: во-первых, не надо нести бобров, а во-вторых, можно даже и самому ехать.

…Возвращаемся с ночлега. На этот раз решили на несколько дней завернуть на Ресту (приток Прони). Потому оставили для Петьки письмо, чтобы искал нас где-нибудь в устье Ресты.

Идем берегом Прони, разговариваем. Вдруг впереди нас поднялся столб воды и так бабахнуло, что мы даже присели.

— Рыбу глушат! Давай скорее — захватим браконьеров! — Сомов побежал просто-таки, не удержался. — Кто ж это, а?

— Не свои, как видишь… Не знают Прони — на мель заряд кинули, — заключает отец.

Действительно, если бы заряд был взорван на глубине, взрыв получился бы глухим и более действенным. А так браконьеров постигла, можно считать, неудача: кроме пескарей да мелких плотичек, ничего и не всплывет…

Их было трое. Все в шляпах и плащах. Двое орудовали в нашей лодке — гнали ее со старицы в реку. Это уж слишком с их стороны. И надо же — нашли лодку, хоть мы и прятали ее. Неужто следили за нами?

Джульбарс залаял. И те, что были в лодке, растерялись: выгонять лодку или убегать? Проскочить в Проню им никак не удастся — мы стояли как раз на канаве, соединяющей старицу с рекой.

— Что ж это вы, а? — кричит им отец. — Лодку мы все равно не дадим, как ни старайтесь!

Браконьеры причалили, повыскакивали на берег и тут же скрылись в приречном кустарнике. Там, оказывается, стояла их легковушка.

— Испортили им обедню, — смеется Сомов. — Не нашенские — из Могилева, должно быть, или из Чаус…

На реке кое-где, все равно как свежие щепки, начали всплывать красноперки. Потом я увидал щуку. Она была еще живая и старалась уйти вглубь, но, видимо, силы ее уже иссякали. Она повернулась на бок и затихла. Отдохнув малость, снова пыталась нырнуть. И не могла: только трепыхалась, плескала хвостом — не сдавалась, не хотела умирать…

— Ружье надо с собой брать, — неуверенно сказал Сомов. — Мы бы им переполох устроили…

— Переполох? Думаешь, они с голыми руками отправляются? У них небось всякой заразы хватает. Затронь-ка их сейчас, так вот эдак мирненько не подались бы… А скажем, если бы из нас один кто был, так и ружье не помогло — и не подумали бы удирать.

— Не, ружье надо брать. Как ни говори, а все-таки весь день на реке… Хоть бы для вида… Пусть валяется в лодке.

— Ружья-смужья… Все это лишнее для нашей работы. Лодка и без того перегружена. Обложились, как цыгане, всякими шмотками — и не до бобров.

Помаленьку укладываемся. Ручкой весла я поддеваю за ребрины ловушки, выуживаю их из воды. Мы умышленно топим ловушки, чтобы не так бросались в глаза случайному прохожему.