На бобровых тонях

Справа от нас — до самого леса — ровно тянется голубая лента старицы, которую тут называют Кринкой: ее оба берега густо овиты пышной лозой.

Отец просит, чтоб его перевезли. Мы подруливаем к берегу, он смело и как-то даже торжественно усаживается — как синица на кол — и готов, везите его! Джульбарс рядом, у ног, глядит в сторону леса, принюхивается — ловит какие-то, одному ему доступные и, должно быть, волнующие запахи… И не терпится ему: не успела еще лодка ткнуться в берег, а он уже пружинисто-мягко соскакивает на сушу, озирается и, довольный тем, что его не удерживали, виляет хвостом. Отец тоже прыгнул, а заодно и лодку отпихнул ногой, да так, что она сама вдруг стала носом вперед, как и нужно нам, гребцам.

Поворачиваем в старицу. Здесь нет течения, и Малинин один легко управляется с лодкой. Повсюду, особенно у берегов, плавает свежая, будто этой ночью погрызенная лоза. Меж кустов по берегам тянутся бобровые следы-стежки. Все они ведут к воде. Трава местами так измята, словно кто долго катался по ней. А все это, как заметил Малинин, и есть бобровые полазы. Что ж, если это и в самом деле полазы такие, то уж где-то тут, совсем рядышком, и бобры живут…

Начинается кустарник. Роскошные лозовые ветви свисают низко над водой, как бы нарочно затеняя прибрежное дно реки, потому на глубине бобровую нору не легко найти. Зато в надводной линии берега все норы хорошо видны. Но они верхние. И конечно же, пустые. Хотя если верить Малинину, то и в таких норах есть иногда жители: обычно селятся в них норки, а бывает, что и выдры даже.

Отец ждет нас — решил сесть в лодку, а мне поручает Джульбарса.

И вот я на берегу. Иду тихо, чутко. Лодку не обгоняю. Джульбарс так и рвется вперед, но я то и дело одергиваю его.

Отец вдруг настораживается и начинает сосредоточенно всматриваться в берег. Вот он поднял руку вверх — дает знак Малинину, чтобы попридержал лодку. Как раз же и кустов напротив нет, прогалинка выдалась небольшая. Малинин бросает весло на ловушки, хватается рукой за одинокий хохолок береговой осоки, но жесткие стебли острой, как лезвие бритвы, травы обрываются, оставляя порезы на ладони. И тогда Малинин пробует ручкой весла зацепиться за берег. Лодка закачалась, отец потерял равновесие и упал грудью на ловушки. В лодке шум и гомон. Малинину, однако, удается все ж остановить лодку, а потом даже и к берегу подтянуться.

Я стоял чуть поодаль и не сводил с отца глаз: он тихо брал ловушки и бесшумно кидал их куда-то под обрывистую навись берега — должно быть, там и есть бобровые ходы.

Слышу, Малинин шепотком говорит отцу:

— Андреевич, надо будет сделать в кузнице длинный штырь, чтоб можно было приштыриваться… Как раз так вот, по сторонам, колечки приспособить, и в тот борт, который к берегу, продел штырь — и лодка на якоре!

— Можно пугать! — подал голос отец, а сам аж пригнулся над водой — внимательно следит за ловушками.

Малинин ухитрился даже привязать ловушки.

Я подвожу Джульбарса к норе, и он — какой молодчина! — начинает принюхиваться, а потом прямо с поводком исчезает в продушине.

— Собаку пустил! — предупреждаю я Малинина и отца, а сам нагибаюсь над проломом и слушаю. Но все тихо. Неужто нет бобра?

Никто из нас — ни Малинин, ни отец, ни я — никто не хочет верить, что бобра нет в норе. Сначала отец посылает мне на помощь Малинина, а потом и сам не усидел в лодке, не сдержался — очутился и он на берегу и долго все обследовал нору. Но она оказалась не ахти какая — без отнорков и тайников каких-нибудь: было всего только одно незамысловатое лежбище, да и то как раз над ним зиял пролом.

— Александрович, так на Глупке совсем иначе… Там торф, нору копать легко — потому и был весь берег изрыт, на воде висел. А тут над лежкой тонюсенький пласт земли, чтоб дышать можно, воздух чтоб просачивался… Тут, выходит, все у них проще, все сделано так, чтоб, ежели кто напугает, как можно скорее ухорониться в реке. А на канавах да на озерах, где воды мало, — там, конечно, бобры роют много подземных ходов, на воду редко выходят…

Следующая нора тоже пустовала. Я неожиданно провалился в нее ногой. Джульбарс, правда, и в этой норе побывал; понюхал, поводил носом и вылез. Отряхивался долго и старательно. И я снова подумал, что он все-таки для бобровых нор великоват.

Через несколько метров Малинин снова останавливает лодку. Я жду, пока отец погружает ловушки в воду. Он спешит, чтоб не упустить дорогое время: пока бобры разберутся спросонья, в чем тут дело, кто их беспокоит, то уж и закрыты будут в норе. Малинин привязал лодку за кустик лозы и, как только может, помогает отцу. Джульбарса от себя я ни на шаг не отпускаю.

Наконец все готово. На этот раз отец сам выбирается из лодки. И как только он ступил на берег, Джульбарс вдруг потянул меня к небольшому, еле заметному отверстию-провалу, что было далеко от берега.

Я не смог удержать его — волок он меня здорово, как конь, и рука моя просто-таки сама разжалась.