На бобровых тонях

Сборы наши было недолгими. Все необходимое снаряжение положили в кузов еще вчера. Там же был новенький брезент и палатка, которые и должны укрывать нас от летних дождей и знобких луговых ночей.

ПЕРЕГРУЖЕННЫЙ КОВЧЕГ

Отец уговорил Малинина заехать в Красную Слободу к леснику Ивану Сомову. Мы хорошо знали этого человека, дружили с ним и даже время от времени хаживали вместе на охоту. У Сомова была собака Джульбарс. И отца вдруг осенила мысль: заполучить эту собаку себе. В том, что Джульбарс пойдет за бобром, сомнений не было: поначалу он часто пробовал раскапывать бобровые норы, но тогда его старания никем не поощрялись, и он скоро охладел к бобрам. Беспокоило отца одно только, что слишком уж вымахал Джульбарс — вряд ли вместится в бобровую нору.

Сомов, как мы и ожидали, дал согласие и на лодку, и на собаку и сам охотно принял предложение ловить с нами бобров. А это значило: в нашей бригаде будет отменный гребец, своя лодка и если не подведет Джульбарс, то и собака. Сомов к тому же хорошо знал в лугах все озера, где издавна живут бобры. Да и в Проне чуть ли не каждое бобровое семейство у него на примете было.

Малинин, как только разгрузились у Сомова на дворе, отправил машину в Чериков — она нужна там для обслуживания базы. Сомов ушел в лесничество. Он признался нам, что и сам уже не помнит, когда был в отпуску, потому и надеялся, что ему не откажут.

Джульбарс слушался отца. У него, наверно, уже выработался такой рефлекс: если только этот безрукий человек появляется во дворе его хозяина, то обязательно быть хорошей увлекательной охоте. И теперь Джульбарс, веселый и послушный, так и стремится к нам, ластится и прислуживает — не подпускает чужих к лодке, дополна загруженной ловушками.

Я, правда, на всякий случай взял Джульбарса на поводок, чтоб не убежал вслед за хозяином: нагонит где-нибудь под Гиженкой, и как нам тогда ловить бобров без собаки весь день? Сомов вернется не раньше вечера…

Сомова перевозил через реку я. Нарочно напросился. Сел на корму, чтоб хоть немного поучиться грести. И тотчас же пал духом — почувствовал, что управлять лодкой не так-то просто. Сомов, правда, кое-что подсказал мне, поучил. Особенно важно было знать, как держать весло, как подвесливать, чтобы лодка шла ровно и чтобы не перебрасывать весло с одной стороны на другую: слева направо и наоборот, — грести надо только с одной стороны.

Наконец наш боброловецкий ковчег отчалил от берега.

Малинин, оказывается, тоже не умеет грести: он, чего как раз и не надо делать, перекидывает весло с одной стороны на другую, брызгается и страшно удивлен, что очень уж непослушная и — хуже того — неходкая Сомикова лодка.

В семье Сомова любят уменьшительно-ласкательную форму в обращении друг к другу. Если это дочь, то Манечка, а сыновья — Ванечка, Мишечка… Отсюда и сам хозяин не Сомов, а Сомик. Так его почти все называли. Так начали звать его и мы, но не в глаза, правда.

— Спиннинг забыли! — спохватился вдруг Малинин.

Он даже начал было причаливать к берегу, но отец как бы шутя заметил:

— Ловить надо бобров, а не щук, Александрович!

— А ведь и правда, Андреевич, — смущенно улыбаясь, тут же согласился Малинин. И снова посыпались нарекания на лодку: — Корыто, а не лодка у Сомика — непослушная, зыбкая… Как же в ней работать, а?

— Это от неумельства, Александрович. Практика требуется, — безобидно поясняет отец. Он идет по берегу и следит, как мы управляемся с лодкой. Еще бы! Ему не очень-то нравится наша сноровка. — Сомик всегда гребет только слева и неслышно… Он умеет!

Малинин где-то проворонил, пробуя грести только слева. Нас начало разворачивать. Малинин поспешно перебросил весло на правую сторону, стал выпрямлять лодку.

— Этак мы и до вечера не доплывем до бобров, — смеется сам над собой Малинин, над своей неловкостью. — Андреевич, возьми на буксир!

— Не лезьте на глубину, возле берега держитесь — легче будет, — советует отец.

Джульбарс явно недоволен нашей медлительностью, потому тоже обеспокоен; тянет батьку вперед — того и гляди, что порвет поводок, скулит: дескать, не стой тут с ними, не медли, веди скорее на охоту!..

Мы все же кое-как прибились к берегу и, малость передохнув, решили увеличить скорость. Я встал на носу лодки, принялся орудовать длинным и узким весельцем, которое, наверно, и приспособлено для такой гребли — стоя. Малинин остался на корме, греб сидя, но, как и прежде, с брызгами и шумом. Лодка, однако, ускорила свой бег и, кажется, даже стала более управляемой, послушной.

Миновали Синий Вир.

Здесь Проня неглубокая. Берега ее заметно отдалились друг от друга. Но вот лодка застопорилась — всем днищем села на мель. Малинин чертыхнулся, назвав меня капитаном-вороной — надо же, посадил судно на грунт!.. Правда, лодку столкнули быстро, но уже держались только середины реки, хотя быстрина так и норовила перебороть нас. Мы, однако, уже наловчились немного — гребем изо всех сил, стараемся не поддаться течению.

Незаметно Проня опять сузилась. И уже никак не достать веслом ее упругого песчаного дна. Мы снова приблизились к берегу.