На бобровых тонях

— Как же ты могла увидать, коли плужком занялась? Все стучишь молоточком, как дятел, по кривому, слизанному лемеху, а он не поддается — как задрал свой нос, так ни в какую, — шутит отец.

— Я тогда из-за него, лемеха того, измучилась только. Пашу, а он выскакивает из борозды, скользит по земле. И хоть ты плачь — никак ума не приложу, как с ним управиться в поле! А потом решила все же сама выпрямить лемех, торопилась… Назавтра ведь коров гнать. И тоже беспокоюсь: где их пасти? На ложках не выходит. Однажды немцы ехали из Гиженки и заметили стадо. Остановились, выбрали двух телков и увезли… — Мать поглядела на стенные часы. Отец поднялся со скамейки. — Иди уж, Грасичка, иди… Отбудь, чтобы не судачили потом, что ты не был…

Отец вышел из хаты, а мать снова разговорилась:

— А назавтра гоню я коров по улице, а над деревней две «рамы» немецкие кружатся. «Не к добру, думаю, эти самолеты…» С мной были тогда Валька и Нина моя — помогали мне. Загнали мы коров в лес, в сороковой квартал. Я домой вернулась — надо же с полоской управиться, Граська ведь не смог помочь: мы с ним поговорили немножко, посидели, да он и пошел в лес — ночь неспокойная была… Взяла я коня у Рыжчихи, только прогнала первый загон, и тут как стали бухать! Летят снаряды в лес, рвутся и в деревне и на ложках… Я уж вижу, что не утихомирится беда эта, коня отпрягла, завела в кусты — пустила. А сама побежала домой, ко двору…

— Значит, немцы отступали и стреляли по своим, так сказать, тылам? — Малинин внимательно слушал мать, поддакивал ей.

— Да. Шли у них впереди специальные отряды, которые прочесывали лес и хаты жгли. Такой отряд в тот день и проходил. Знать бы, так пусть бы коровы в хлевах стояли. Так нет, погнала…

С поля прибежала, собрала детей своих и повела к Семену Сэйке, в его землянку — чтоб хоть от осколков ухорониться. Только я вошла в землянку, как закричит этот Семен: «Вас будут сегодня колоть, на штыках крутить, вешать, а вы тут спрятаться хотите?! Веди свой выводок к мужу в лес — пусть он там вас и прячет… С вами сегодня поговорят!»

Сидит на перине своей Митриха — она спокойна. У нее письмо за пазухой от мужа, который в Германии немцам, может, служит. Дунька, соседка, также спокойна — ее муж полицай. Так этих Семен не прогоняет… Выскочила я с детьми из землянки, а снаряды бухают, свищут…

Прибежала к Луцее, тетке своей. Она мне и рассказывает, что девчонки, Нина и Валька, напугались было и коров назад в деревню пригнали. И тогда она да еще Ильюха помог, Лаврен, — коров этих аж за Майдан загнали. Я и говорю ей: «Дядина[5], пусть мои дети тут у вас побудут, а я побегу к коровам…»

Побежала. Бегу лесом, кличу Нину, Вальку. Вот слышу: воют они, плачут. Только так и нашла, по голосу. Успокоила их, вдруг вижу — торопится тетка моя с Ленкой, внучкой своей, и Надьку ведет за руку, а Колю на руках несет — маленький ведь еще, года нет. А за ними, запыхавшись, дубичут[6] Лаврен с Химой, Иван Коротенький и вся его орава, а следом — Вася Тимошиха. Снаряды уже и к нам стали долетать. Как упадет который, бухнет, так Иван Коротенький — брык под сосенку, лежит. Тут уж и страх берет и смех — Иван ведь глухой. Хима кричит ему в ухо: «Кум, это ж не самолет, а снаряды…» И он тогда подымается, отряхивается. А я гляжу, что хлопцев моих нет с теткой, спрашиваю у нее: «Дядина, а где ж мои хлопцы?» — «А знаете, они, покуда я собиралась, на Усох побежали. И Зоя моя с ними. Я только успела наказать им, чтоб там к бабке Кордихе шли», — и передала мне Колю.

«Вот что, люди добрые, — говорю я им всем, — берите-ка каждый свою корову да смотрите сами — теперь я за них не ручаюсь, пасти сегодня никак нельзя. Вы прятаться бежите, а я не одна — с детьми…»

Дядина, правда, осталась со мной и Тимошиха. Сели. А те все дальше подались и про коров забыли. Я достала из узелка припасы, что пастушкам своим брала. Стали есть всухомятку. Тут и стрельба утихла. Дядина и говорит мне: «Вернусь я с детьми домой. Ленку заберу и Надьку, а ты будь тут с коровами», — и правда, тут же поднялась и пошла. И Тимошиха за ней — валюх-валюх, как утка.

Огляделась я, успокоилась. Коров поглубже в лес загнали, а сами на вырубку вышли и видим: люди работают там на своих полосках. Кто просо жнет, кто жито на зиму сеет… И так тихо-спокойно вокруг, словно и не стреляли.