На боевых рубежах

Все мне нравилось в это утро в генерале: и его спокойствие, и выдержка, и светлый разум, и тонкое понимание обстановки. «Неужели война в самом деле хороший лекарь? — думал я. — Ведь и раньше этот человек смотрел на нас сквозь свои большие роговые очки умными понимающими глазами. Но тогда эти сероватые глаза часто излучали холодный свет, смотрели поверх нас. Он не замечал вокруг себя дружного коллектива молодых военных инженеров, прибывших укреплять границы». И тут я с тоской вспомнил о своих друзьях-товарищах: о Лосеве, Аралове, Фомине, Тандите и никогда не унывающем Кувакине. Не откладывая в долгий ящик, попросил генерала подписать заранее подготовленную шифровку в Москву с ходатайством о назначении их в наше распоряжение.

Шестаков спокойно поставил свою размашистую подпись и совершенно неожиданно в упор спросил:

— Что вы знаете об Ольге?

— Какой Ольге? — удивился я.

— Ну, да той, что к Аралову приезжала в Гавриловцы.

— А вы, Владимир Филиппович, разве помните? Мы ее в последний раз встречали в Харькове, минувшим летом... Нет, не стоит о ней говорить, — заключил я и сразу вспомнил, как эта молодая женщина мотыльком вилась в ресторане вокруг незнакомых мужчин. Это было в Харькове, в первые дни войны.

Генерал снял очки, старательно подул на стекла и стал протирать их кусочком желтой замши.

— Вы зря так плохо думаете об Ольге, — словно беседуя с собой наедине, продолжал Шестаков. — Она не так уж виновата в том, в чем вы ее подозреваете. Если и были у нее кой-какие оплошности, то они с лихвой искуплены бесстрашием, мужеством, если хотите знать, настоящим подвижничеством.

От удивления я только раскрыл рот, не в состоянии вымолвить ни единого слова. Затем поспешно, не спросив разрешения, закурил и, подойдя вплотную к генералу, спросил:

— Скажите, Владимир Филиппович, дорогой, — и это слово неожиданно сорвалось с моих уст, — разве вы Ольгу встречали?

— Да, видел и вчера разговаривал с ней, — задумчиво ответил генерал.

«Где?» — хотел я спросить, но в это время вошел ординарец и доложил о прибытии начальника переправы на Красном Октябре подполковника Петра Михайловича Пузыревского. Вопреки своему обычному спокойствию, на сей раз подполковник был взволнован. Сегодняшней бомбежкой и безжалостным обстрелом из минометов и пушек фашисты вывели из строя все баржи на переправе и сильно повредили причалы. Заволновался и Шестаков.

— Создалось критическое положение, — продолжал докладывать Пузыревский. — Или мы раздобудем где-нибудь новые средства сегодня и к ночи организуем переправу войск на тот берег, или нас расстреляют.

Генерал взялся за телефон. Сначала он долго, сердясь, о чем-то говорил своему помощнику по снабжению. Затем был разговор и с начальником тыла фронта, который в конце концов все же согласился передать нам несколько барж, которые находились где-то за Ленинском.

— Приемку барж возлагаю на вас, — приказал генерал мне. — Организуйте спуск их по течению реки Ахтуба с таким расчетом, чтобы не сорвать ночью график работы переправы шестьдесят второй армии. Вот так мы и поможем саперам Чуйкова.

Когда я вышел из блиндажа во двор, вовсю светило белесое сентябрьское солнце. По синему небосклону коршунами носились немецкие бомбардировщики, бомбили переправы и непокорных защитников города.

Водянник сидел уже в кабине машины и внимательно прислушивался к работе мотора.

— Не барахлит? — осведомился я. — Поедем в Ленинск. Работенка есть срочная. От нас с тобой зависит, быть сегодня на Волге переправе или нет.

С этими мыслями мы пустились в недалекий, но опасный путь, а вслед нам доносились взрывы крупнокалиберных мин и снарядов и непрекращающаяся ни на минуту автоматная стрельба в северной и центральной частях города.

В ту звездную и уже прохладную ночь центральная переправа 62-й армии работала нормально. Мы спустили по реке Ахтубе не только обещанные баржи, но прихватили по пути еще неизвестно кому принадлежавшие два больших плашкоута. Правда, через несколько дней нашлись какие-то хозяева, которые разыскивали свои посудины, но так как не осмелились приблизиться к переправе, то найти их, конечно, они не могли.

Тем временем бои приобретали все более и более ожесточенный характер. Теперь наши бойцы дрались не только за каждую улицу или дом, но и за каждую лестничную клетку, за каждый этаж дома. И здесь-то частям понадобились в большом количестве и мины, чтобы обуздать и лишить маневра немецкие танки, и саперы, чтобы возводить на улицах баррикады, взрывать дома, куда забрались фашисты, и укреплять подвалы, занятые нашими войсками. К сожалению, у нас не хватало ни того, ни другого. Саперы 62-й армии, которыми теперь временно командовал генерал В. С. Косенко, выбивались из сил.

Как-то в один из последних сентябрьских дней я вернулся после рекогносцировки нового оборонительного рубежа страшно усталый. Хотелось кинуться на свой соломенный матрац и поспать минуток триста, как любил обычно говорить Кувакин. Но тут запищал зуммер телефонной трубки. Откуда-то издали, возможно с какой-нибудь переправы, докатился голос Шестакова.