На боевых рубежах

— Прощайте! — кричу я ему вслед и направляюсь в сторону Шевченковского бульвара.

Весна в самом разгаре. Бурно зазеленели сады, парки и скверы. Шумит на деревьях молодая листва, благословляя свое обновление. По-прежнему сияют золотом купола Софийского собора, но рядом, на когда-то шумной Прорезной улице, почти сплошь разрушенные дома. 

В штабе округа мне повезло. Во-первых, там точно сказали, что инженерное управление 1-го Украинского фронта — в деревне Баранье, действительно недалеко от Шепетовки, и, во-вторых, туда через час идет машина, которой я могу воспользоваться. Штабные работники посоветовали в пути держать ухо востро.

— Там бродят небольшие бандеровские банды и охотятся за нашими офицерами... Вот так, знаете, случилась беда с командующим фронтом, генералом армии Ватутиным, — сообщил мне дежурный. — Выскочили эти бандюги и обстреляли его машину, смертельно ранили, а сами кто куда.

— Да, печально. А что случилось с Топольским?

Дежурный, поскольку он оказался офицером инженерных войск, знал о смерти моего предшественника и кое-что об этом успел поведать.

— Вы читали, конечно, в газетах — ну, недели две назад — об окруженной группе немецких войск в районе города Скалы? Так вот, эти фашисты начали с боями пробиваться на запад. Мы, конечно, не знали, что кольцо окружения окажется недостаточно прочным. А ваш предшественник, военинженер первого ранга Топальский, получил в это время боевое задание, которое он должен был выполнить в Залещиках на Днестре, в районе переправы. И, поехав туда, в пути нарвался на этих «ползучих» гитлеровцев. Подробности его гибели никому не известны, они так и остались загадкой. Знаю только, что живым он им не сдался. Когда нашли через несколько дней его труп, он был прострелен в нескольких местах немецкими пулями и обезображен.

Пока мы с дежурным разбирали по карте оперативную обстановку фронта, подошла машина.

— Вот «студебеккер». Садитесь, подполковник, в кабину, а остальные офицеры, — дежурный показал на группу лейтенантов, стоящих поодаль, как видно только прибывших из училища, — поедут в кузове. Ну, что же — счастливого пути!

Вскоре мы выехали на Житомирское шоссе. В дымке тумана постепенно исчезают Киев, Святошино. Машина, идет по блестящей ленте асфальта в сторону Шепетовки.

До Баранья еще далеко, а светлого времени осталось совсем мало.

— Не заночевать ли нам в пути? — спрашиваю я шофера, памятуя советы дежурного об осторожности.

— Ерунда, — твердо отвечает он, мотнув своей большой головой, — газку добавим и приедем вовремя. Ну, а если прихватим немного луны, тоже ничего. В кузове у нас такие орлы, песни поют, они от любой атаки бандеровцев отбрешутся.

— Тогда едем.

От Шепетовки до Баранья мы проскакиваем минут за двадцать, и, конечно, уже при луне.

Совсем недавно здесь прошел освежающий весенний дождь; с крыш и деревьев капает, и изредка слышен своеобразный стук капели, а под ногами грязь, неглубокая, но жирная грязь, отяжеляющая путь. То тут, то там меня окликают и останавливают часовые с автоматами, выясняя, кто я и к кому иду.

Передо мной вырастает беленький украинский домик с закрытыми синими ставнями, дощатый забор, за которым стоят два длиннющих серебристых тополя, отбрасывающих огромную тень через всю улицу и даже на соседний сарай с высокой соломенной крышей.

— Здесь работает начальник штаба полковник Слюнин, — загремел своим низким голосом сопровождавший меня по деревне старший сержант, — видать, он еще не спит.

Вхожу и представляюсь, как положено по уставу.

— Ах, вот вы какой? — восклицает полковник, пристально рассматривая меня. — Ну что же, будем знакомы, Слюнин. А мы вас уже ждем. Пожаров прислал телеграмму. Хорошо ли доехали?

Полковник приоткрыл дверь в соседнюю комнату, распорядился, чтобы согрели чай, и, вернувшись за свой стол, твердо сказал:

— Садитесь. Рассказывайте.

Внешность полковника произвела на меня очень хорошее впечатление; его горделивая осанка, решительные движения и профессиональная офицерская подтянутость как-то располагают к простой, задушевной беседе, хотя мы с ним увиделись впервые. Но с чего начать беседу, я не знаю и немного тушуюсь.

— Отчего же вы молчите? — спрашивает полковник, расстегивая воротник своего кителя.

— Простите, не знаю, что вас интересует.

— Мне интересно все.

— А именно?

— Расскажите, что слышно в Москве, — прямодушно говорит он, — как добрались сюда, к нам, какое настроение у вас сейчас.

Мало-помалу я начинаю говорить. Временами сбиваюсь, теряю нить рассказа, и это потому, что начальник штаба все время внимательно слушает, потом знакомит с оперативной обстановкой на фронте, с ближайшими задачами штаба и технического отдела.