На брегах Невы

Такие объявления появлялись из номера в номер. Обездоленных в столице хватало. Измайлов им сочувствовал. Он сам нуждался. Журнал не обогащал его. Да и как могло быть иначе, если дело велось совершенно по-домашнему, спустя рукава, номера журнала опаздывали, а то и совсем не выходили из-за беспечности издателя. Пушкин рассказывал, что однажды, не выпустив журнала, Измайлов «печатно извинился перед публикой тем, что он на праздниках гулял». Извинение было в стихах:

Как русский человек на праздниках гулял:
Забыл жену, детей, не только что журнал.

«Благонамеренный» не питал ни издателя, ни поэтов.

Не лучше обстояло дело и в других местах. Как правило, в журналах поэтам не платили, тем более начинающим. «Платить за стихи? Помилуйте! Пусть скажут спасибо, что их печатают», — так рассуждали издатели.

Тут хочешь не хочешь, а приходилось служить. Если нет состояния, поместья.

У Пушкина их не было. Служить он не хотел. Но он во что бы то ни стало решил добиться самостоятельности.

Стремление к самостоятельности, независимости, чувство собственного достоинства отличали его с детства. Лицейское воспитание усилило это. В Лицее он смеялся над «сочинителями в прихожей» — угодливыми одописцами, которые вдохновлялись по заказу. Такие не гнушались подачками, являя собой нечто среднее между холопом и шутом. Их было немало в прошедшем XVIII веке. Он их презирал.

Когда императрица Мария Фёдоровна прислала ему в Лицей золотые часы с цепочкой за стихи в честь принца Оранского, он их разбил о каблук.

Часы с цепочкой — подачка. Литературный гонорар — не подачка. Его брать не зазорно. Это — плата за труд. И, добиваясь самостоятельности, он пришёл к мысли, которую затем высказал в своём «Разговоре книгопродавца с поэтом»: «Не продаётся вдохновенье, но можно рукопись продать».

Если журналы не питают поэтов, он обратится к книгопродавцам, к издателям книг.

Лавки таких книгопродавцев, как Глазунов, Плавильщиков, Слёнин, Заикин в Петербурге знали все, кто разумел грамоте. Пушкин тоже знал их ещё с лицейских лет. Правда, сперва заочно. Просматривая свежие газеты в лицейской Газетной комнате, он не раз читал такие объявления в «Санкт-Петербургских ведомостях»:

«В книжной лавке против Гостиного Двора Зеркальной линии, идучи от Невского проспекта по левую руку от ворот в крайней под № 1 Матвея Заикина, продаются следующие книги…»

Теперь он увидел эти лавки воочию. Его друзья-литераторы предпочитали из них две: Плавильщикова и Слёнина.

Василий Алексеевич Плавильщиков открыл свою книжную торговлю в конце XVIII века. И что тогда особенно поразило петербургских жителей — лавка Плавильщикова была тёплая. Обычно же книгами торговали вразнос или в открытых помещениях, так, как описано в одном из тогдашних стихотворений:

Завален книгами гостиной двор торжок.
Выходишь, например, на рынок за свечами,
Тут просвещение в корзинах за плечами,
Шаг дале — лавок ряд, в них полки в семь аршин,
Там выставлены все по росту книги в чин;
В кафтанах разных мод, или в тюках огромных
Иные век лежат в углах себе укромных.
Иду — глушит меня книгопродавцев шум;
Все в такт кричат: сюда! здесь подешевле ум!
Всяк Митридат[8]

из них, на память все читают.Книг роспись предо мной — уступку обещают,
Лишь только б как-нибудь меня к себе привлечь.

В такие лавки зимой покупатели почти не заглядывали — боялись замёрзнуть. А книгопродавцы для согрева в огромных количествах поглощали горячий чай.

Тёплая лавка Плавильщикова была новинкой. Новостью была и открытая им библиотека, где можно было за небольшую плату брать любимые книги. До тех пор книгопродавцы для прочтения давали лишь то, что нельзя было продать — книги испорченные, старые.

Литераторы пользовались библиотекой Плавильщикова безвозмездно. Они приходили делать выписки, сверять тексты.

Библиотека и лавка Плавильщикова помещались на Мойке у Синего моста. Когда Пушкин начал заглядывать сюда, хозяин лавки был уже стар и всем распоряжался его приказчик — сметливый, обходительный, по фамилии Смирдин.

Через несколько лет, унаследовав торговлю Плавильщикова, Смирдин стал самым известным петербургским книгоиздателем. Он издавал и Пушкина.

Лавка другого корифея книжной торговли — Ивана Васильевича Слёнина — помещалась на Невском у Казанского моста. Она была без зазыва, без лубочных картинок в окнах, которые так привлекали многочисленных зевак.