На бурных перекатах

«Скоро сказка сказывается, да не скоро дело делается» – так можно было бы охарактеризовать дальнейшие действия Бузыкина по поимке Владлена Полуяровского. Не учел чекист, что в их системе, и кроме него, есть ушлые сотрудники, которые не прочь поживиться на информации. Он еще только предвкушал расправу над художником, а весть о том, что Ксению ждет арест, уже была продана Владлену. За приличное вознаграждение, разумеется. И тот оперативно вывез Ксению с сыном из слободы Данцига. Вывез открыто, не таясь, поскольку был уверен, что найдет людей повыше рангом, которые сочтут за честь защитить его семью. Поэтому наказал хозяйке, у которой они жили, и всей немногочисленной горстке братьев и сестер поместной церкви баптистов говорить правду об их отъезде. А чтобы уж совсем оградить их от допросов, оставил и свой херсонский адрес: дескать, на случай, если власти что-то будут от вас требовать. Так что с первых шагов Антона ждало разочарование. Владлен, мало того, что сбежал с семьей, так еще и лишил его удовольствия поизгаляться над верующими. В немецкую слободу Бузыкин прибыл на телеге в сопровождении Гурьяна и, задав вопрос о Полуяровских, приготовился было вышибать из немчуры признания (как он это уже проделывал с ними в гражданскую, будучи в рядах Петлюры), но они ему тут сразу и адресок в руки: спешите, мол, успеть, гражданин начальник, чтобы поймать их по горячим следам. А он ведь уже и плечи расправил, чтобы зашибить одного-другого. Такой вот конфуз вышел. Но адрес художника был у него на слуху, и он сразу сообразил, что это действительно его дом. Поэтому, забыв даже как следует облаять слободчан, круто развернулись они с Припасенко и погнали в Херсон.

Только как ни торопились, а прибыли к «шапошному разбору». Из всего живого тут оказался лишь дворовый пес, встретивший их вполне дружелюбным лаем и мирным помахиванием хвоста. То есть, дом был, а хозяев и след простыл. Надо было видеть, в какое бешенство впал Бузыкин, переколотивший в доме все, что попало под руку. Напоследок он выместил злобу и на более одушевленном предмете: пристрелил во дворе ту дворнягу, заластившуюся было к нему уже как к старому знакомому. Это, мол, чтобы не лезла под руку. И тут он как-то сразу успокоился, будто совершил что-то доброе. Хоть этим отвел душу. Все это не ускользнуло от внимания Гурьяна.