На бурных перекатах

А он все говорил и говорил, словно боялся не успеть рассказать о чем-то главном. Потом это главное заслонялось другим, казавшимся ему более важным, и он торопился досказать и об этом. Ничего не утаивая, ничего не приукрашивая, потому что чувствовал, как с каждым эпизодом освобождалась душа от непосильного гнета, степень тяжести которого он осознал только сейчас. А нес-то всю жизнь.

«Господи, сколько же горя причинил человек сам себе», – думал каждый из присутствующих, и именно так то и дело восклицал сам Антон. И уже под утро, полностью высвободив душу, но не опустошив ее, он вопросительно поднял глаза:

– Теперь, когда вы знаете все, сможете ли простить? Или хотя бы подать руку?

– Наш Господь не делит грехи на малые и большие, Антон, – сказал Рудольф. – У Него не бывает так, чтобы один грех прощать, а другой оставлять для исправления. Он простил тебя, когда ты каялся, и ты познал это. Кто же мы, чтобы противиться Ему? Ты прощен, и ты наш брат. И как я тебе обещал, завтра примешь крещение. Не сегодня, потому что уже утро, а именно что завтра.

После крещения, состоявшегося на следующий день на берегу Енисея, Антон распрощался с вновь приобретенными братьями и сестрами и, накупив разных игрушек и сладостей, отбыл домой. Раздарив гостинцы детям, он устало присел на завалинке.

– Дядь Трифон, – внимательно смотрит на него Митя. – Ты че-то съездил и какой-то другой стал, а?

Или это мне только кажется?

– Нет, Митя, я, и правда, теперь другой. Совсем другой. Не Трифон и даже не Антон Бузыкин.

– Да кто ж ты тогда? – развеселился паренек.

– Наверное, никто. Пока – никто.

– Так не бывает, чтобы никто, – энергично мотнул головой Митя. – Кто-нибудь да есть. Кто?

– Кто? – на секунду задумался Антон и улыбнулся чему-то приятному, будто ему подсказали ответ. – Раб я, Митя. Раб Божий. – И, усадив его рядом с собой, доверительно шепнул: – Ты прав, Митя, человек всегда кто-нибудь да есть. Не важно, кто, важно только, чтобы он жил с Богом. Чтобы верил в Бога. Ты ведь веришь в Бога?

Мальчик неопределенно пожал плечами.

– Верь, Митя. Без Бога нет жизни. Без Него ты вроде и живешь, а на поверку... – он пытался подобрать слово. Не смог: – А на поверку не живешь вовсе. Ни ты никому не нужен, ни тебе никто. И я прожил такую, никому не нужную, жизнь. А теперь, гляди-ка, она мне яви... – Антон вдруг смолк на полуслове, и завороженно уставился своим единственным глазом в пронзительно голубое небо, словно увидел там кого-то. По щеке его катились слезы.

– Кто? Кто явилась? – робко коснулся его Митя.