На что похожа любовь?

— Ба, у тебя что-нибудь переодеться для Жени найдется?

Он впервые назвал меня Женей, и я даже вздрогнула, словно забыла, что это мое имя.

— Сейчас поищу, — вздохнула та, поднимаясь. Видимо, поняла, что спорить бесполезно.

— А я пойду за фонариком, — заявил Элик и оставил меня одну.

Вскоре Раиса Николаевна вернулась с горой вещей и проводила меня в комнату, где можно переодеться. А по дороге всё пыталась меня образумить:

— Может, не полезете? Ночь же уже, да и холодно. Что там делать? Он дурной, с него что спрашивать, но ты, Женя…

— А вы думаете, почему мы сошлись? — забирая из ее рук вещи, сказала я. — Я тоже дурная.

Всю искренность этой фразы я ощутила, примеряя одежду, которая была на несколько размеров больше моего. Какие-то несуразные спортивные штаны, вышедшая из моды лет двадцать назад аляповатая кофта… В таком тряпье я бы никогда не позволила себе выйти в люди в столице и даже в своем родном городе. Но теперь вариантов не было, поскольку Элик уже стучал в дверь и деликатно интересовался:

— Ты еще долго? Я не знаю, на сколько тут зарядки в фонаре хватит, а то…

Договорить он не успел, поскольку я показалась на пороге, феерично распахнув дверь и представ «во всей красе»: шокировать — так насмерть.

Пару секунд длилась немая сцена, пока приятель просто впивался глазами в мой новый образ, а после разразился безудержным смехом.

— Ради этого всё и затевалось, правда? — злобно процедила сквозь зубы.

— А можно я тебя сфотографирую? — не сдержался он от издевки.

— Я тебя точно с чердака сброшу.

— Ага, а потом умрешь там голодной смертью. Без меня ведь не спустишься, — скорчил он рожицу и показал язык.

— Зря ты так думаешь, — ответила грозно.

Но самой было, конечно, совсем не до шуток. И угораздило же меня в очередной раз найти себе приключений!

— Это чье вообще? — брезгливо потянула себя за рукав.

— Похоже, что мамино.

— Хорошо, что не бабушкино.

— Ладно, пойдем, — схватил он меня за руку. — Вон тулуп еще бабулин возьми, а то замерзнешь.

— Издеваешься?

— Да смотри, я сам не краше, сейчас дедову куртку достану. Кто нас увидит? Пошли!

Пришлось подчиниться. Во дворе было темно, и хотя Элик освещал фонарем дорогу, я всё же не стала сопротивляться, когда он взял меня за руку — в целях безопасности, разумеется.

На чердак вела лестница.

— Я первый, потом подам тебе руку, — заявил парень и ловко вскарабкался по крошечным перекладинам.

У меня пересохло во рту. Так ли там круто, как он описал? Ради чего я сейчас так рискую?

Из темного проема чердака показалась голова Элика. Он уже забрался вместе с фонарем внутрь и теперь ждал меня.

— Ну, давай.

Хотелось покапризничать, но я себя переборола. Ни к чему это. Давай, Женька, не трусь. Будет, что вспомнить в старости. Если я, конечно, до нее доживу — с такими-то испытаниями.

По выученному с детских лет правилу вниз не смотрела. Да уж, те годы я явно была смелее. Самое страшное было — преодолеть огромный разрыв между лестницей и чердаком, но Элик уже протягивал руку и вцепился в меня так, что шансов сорваться у меня просто не было.

Наконец, оказавшись внутри, я смогла перевести дыхание и оглядеться. Луч света метался от стены к стене, и наконец мой товарищ провозгласил:

— О, вот оно! Смотри, сколько книг! И пластинки! Раньше у нас был проигрыватель, но потом он сломался, и всё это добро за ненужностью перенесли сюда.

— А книги?

— А книг тоже много, у бабушки нет столько полок, поэтому… Что тут у нас? «Энциклопедия садовода» — надо?

Я засмеялась и помотала головой. Элик оставил фонарь и полез дальше, но ударился о перекладину.

— Ауч! Больно…

Он сморщился и потер лоб в том месте, где теперь, возможно, появится шишка.

— Помассировать? — предложила сочувственно.

Его лицо тут же разгладилось, а на губах проступила улыбка чеширского кота.

— Помассируй.

Если он ждал чего-то интимного, то ошибся. Я с силой впечатала пальцы ему в лоб на месте ушиба и принялась натирать болящее место.

— Э, ну кто так массирует? — возмутился он.

— Я всё правильно делаю, чтобы прошло. Льда-то у нас тут всё равно нет.

— Хоть бы подула уж тогда, — тоном обиженного ребенка произнес он.

— Это не поможет. Лучше?

— Немного. И что я должен за это?

— Прочитай стих, — тут же нашлась я с ответом, с удовольствием наблюдая, как меняется выражение его лица. — Ты сам предложил.

— Ну и что тебе почитать?

— Откуда я знаю, что у тебя в репертуаре?

Он откашлялся, настраиваясь. Поставил одну ногу на валявшуюся перед ним деревяшку как на постамент, и с серьёзным видом начал:

— Любить иных — тяжелый крест, а ты прекрасна без извилин…

Я ошарашено дернулась и тут же толкнула его в плечо, заставляя сделать шаг назад с постамента, чтобы удержать равновесие.

— Одурел? — тут же насупилась, готовясь идти в атаку.

Он лишь развел руками, улыбаясь только глазами.

— А я при чем? Это Пастернак! Ладно, ладно, давай другое почитаю, из современных авторов, раз классика тебе не заходит.

Он сделал протяжный выдох с укоризненным «э-э-х», потом осмотрелся и потянул меня вниз за запястье.

— Присаживайся.