На что способна умница

Она не знала, сколько женщин арестовали, но явно несколько десятков. На ее глазах их силой заталкивали в полицейские фургоны. Женщины лягались, вопили, бросались на полицейских с кулаками. Ивлин видела, как одну женщину схватили за грудь и толкнули на землю. Другую избили дубинкой.

— В защиту полицейских и справедливости ради отмечу, — снова заговорил Тедди, — что эти твои дамы чертовски свирепы. Ни за что не хотел бы встретиться с кем-нибудь из них в темном переулке, можешь мне поверить.

— С кем-нибудь из нас, ты хотел сказать, — поправила Ивлин.

Но в душе она была согласна с Тедди. Суфражисток обвиняли в «неженственности», и она всегда считала, что это неудачная шутка. Пухленькая социалистка мисс Плом — неженственная? Или миниатюрная мисс Кольер, вся в фиолетовом?

Однако после увиденного сегодня ее уверенность пошатнулась. На ее глазах суфражистка напала на полицейского с чем-то вроде хлыста для верховой езды. Другая огрела сержанта тростью. Едва ли можно было винить полицейских за то, что они не остались в долгу. Последней каплей для Ивлин стал вид скорчившейся женщины, избитой дубинкой.

Тедди положил ладонь на плечо Ивлин.

— Хватит? — спросил он.

Тедди был бледен, Ивлин кивнула.

В принципе Ивлин считала, что женщина, ударившая полицейского, ничем не хуже мужчины, ударившего полицейского. Ведь как-никак, порой полицейские напрашиваются сами. Она не сомневалась, что сегодня несколько блюстителей закона получили по заслугам.

Но придерживаться принципов в теории — одно дело, а видеть их в действии — совсем другое. Ивлин никогда не придавала особого значения хорошим манерам. Но сегодня женщины вокруг нее вели себя так, что она невольно холодела.

Оторвав взгляд от своего печенья, она увидела, что Тедди наблюдает за ней со странным выражением на лице.

— Ивлин… не надо больше ходить на такие марши, хорошо? — попросил он.

— Не понимаю, какое тебе дело до того, буду я на них ходить или нет.

— Я не шучу. Если хочешь, продавай газеты, носи щиты — вряд ли при этом ты пострадаешь, разве что кто-нибудь начнет швыряться в тебя гнилыми фруктами. Но от таких акций, как сегодня, держись подальше, ладно?

— Посмотрим, — отозвалась Ивлин. Случившееся потрясло ее сильнее, чем она соглашалась признать. Но это еще не значило, что теперь Тедди вправе командовать ею.

— Ивлин, тебя могли убить, — не успокаивался он, и она нетерпеливо отмахнулась:

— Ой, не будь таким занудой. Неужели у тебя нет такого, ради чего ты готов рискнуть жизнью?

— Будь я проклят, если такое у меня когда-либо появится, — заявил Тедди. — Уж точно я не стал бы умирать ради чего-то. Если только ради кого-то.

— А, ради людей.

Ивлин мрачно задумалась о том, что, видимо, в этом и заключается разница между ней и Тедди. Она понимала, что кому-то придется рисковать жизнью — к примеру, чтобы спасти Хетти из горящего дома, — но, если уж на то пошло, никогда не могла представить себя в этой роли. Гораздо проще было воображать свою гибель за дело освобождения женщин. Но Тедди, такой осмотрительный и благоразумный, Тедди наверняка бросился бы в огонь не задумываясь, чтобы спасти Хетти.

Мысль оказалась угнетающей, и, чтобы отвлечься, Ивлин отломила печенье и заговорила:

— Лучше бы ты не забивал себе голову мыслями о спасении меня из горящего дома. Благодарю покорно, но я как-нибудь справлюсь сама.

— Ах, эти современные женщины! — воскликнул Тедди, протянул руку, забрал остаток печенья и отправил его в рот. — Сплошная романтика!

Освобождение

Нелл вопила во весь голос. Все началось с возгласов: «Голоса женщинам! Голоса женщинам! Голоса женщинам!»

Но по мере того как шум усиливался — свистели полицейские, визжали женщины, выкрики стали менее связными и слились в яростный, невнятный, радостный и гневный вой.

Вот это ей по душе! Вон они, эти люди, которые всю жизнь угнетали ее и ее близких: полицейские, политики, богачи, мужчины. Она размахивала тростью и орала. Может, ее арестуют. Ну и пусть, ей плевать! Нелл еще ни разу не попадала под арест, но всегда втайне хотела этого.

Но вдруг ей подумалось, что в случае ареста она лишится работы, а этого никак нельзя допустить. Поэтому на самом деле она не ударила ни одного полицейского и не разбила ни единого окна. Зато примкнула к толпе юбок, напиравших на полицейский кордон, и надрывала глотку вместе с ними, вкладывая в крики всю свою ярость: на фабрику, где ей платили вполовину меньше, чем мужчинам, на дни стирки, из-за которых ей приходилось пропускать школу, на мальчишек и девчонок Кони-лейн. Выплескивала накопившуюся злость на весь огромный мир, мир мужчин.

И ей это адски нравилось.

Последствия

О выступлении суфражисток написали две газеты — «Дейли скетч» и «Дейли грэфик».

В доме Ивлин читали только «Таймс». Поэтому она лишь в понедельник вечером узнала, как преподнесли случившееся читателям.

В понедельник после школы она задержалась на уроке музыки и домой вернулась лишь в шестом часу. И едва успела переступить порог, как Кезия, очевидно поджидавшая ее, вылетела из гостиной.