На чужой земле

Жених вышагивал в белых чулках до колена, блестящем атласном кафтане и хорьковой шубе, которую заказал для него будущий тесть. На маленькой, коротко постриженной головке огромная меховая шапка, на ногах легкие туфли. В калоши его не обули: мать, суровая женщина в украшенной цветочками и ягодками шляпке с вуалью, решила, что это будет нескромно.

Вдруг произошла небольшая заминка. Уже подойдя к балдахину, жених вспомнил, что надо бы совершить омовение. Обратились к реб Шие.

— Дувидл, негде, — сказал тот. — Сгорела миква[38] у нас.

Наклонился и тихо добавил на ухо:

— Даже невесту пришлось в соседнее местечко везти…

— Я без омовения под балдахин не пойду, — упрямо сказал жених Дувидл. — Мне так надо.

— Надо? — переспросил реб Шия, состроив благочестивую мину, как простой человек, что захотел породниться со знатным семейством. — Что же делать-то?

— Может, тут какая-нибудь река неподалеку? — спросила мать жениха.

— Нет. До Вислы пять верст.

— А что, если набрать воды из колодца и облиться? — вмешался сын реб Шии, неученый парень с воротничком.

— Что за чушь он болтает?! — воскликнула мать жениха, качая всеми цветочками и ягодками на шляпке.

С тех пор как умер ее муж-раввин, она стала говорить совсем как мужчина, да не простой, а знаток Талмуда. И сейчас злилась, что должна породниться с невеждами из-за денег.

— Тут речь об омовении, а он — «облиться»! Как будто надо всего лишь на руки полить перед трапезой.

— Иди, иди отсюда! — Реб Шия тоже рассердился на сына-неуча, который так опозорил его перед сватьей в шляпке с вуалью.

— А знаете что? — повернулся Дувидл к матери, сверкнув глазами. — Я прямо в колодец залезу.

— Дувидл, да ты что? — удивился реб Шия. — В колодец? Откуда воду берут?

— Подумаешь! — махнул рукой Дувидл.

— Сынок, ты же, не дай Бог, простудишься! — забеспокоилась мать.

— От омовения не простужаются, — отрезал Дувидл. — Мне так надо!

Реб Шия пытался возражать, но Дувидл стоял на своем. Каббалист и упрямец, такого не переспоришь. Еще и мать взяла его сторону. Все качала головой и сердилась, как мужчина. А Дувидл повторял загадочную фразу: «Мне так надо!»

В конце концов, совсем напуганный этими непонятными словами, реб Шия крикнул кучеру, польскому парню:

— Валенты, поставь лестницу в колодец! Быстро!

Когда жених, три раза окунувшись в ледяную воду, обессиленный (он поел только накануне, а до этого несколько дней постился), замерзший, дрожащий, захотел вылезти и одеться, у колодца уже собралась галдящая толпа гоев с урядником во главе.

— Вон он, совсем голый! — нарушали вечернюю тишину громкие крики.

— Вытащите лестницу! Пусть там и сидит!

— Тьфу, чтоб его! Колодец испоганил.

— Ноги ему за это переломать!

— Арестовать!

— Прогнать по всем улицам в чем мать родила!

— Молчать! — рявкнул урядник, перекричав всех сразу. — Дайте протокол написать, скоты.

Он широко расставил ноги, вытащил из-за голенища тетрадку, пристроил ее на спине у одного из гоев и задумался, не зная, с чего начать.

Пока урядник потел, сжимая в пальцах карандаш, к толпе подошел реб Шия.

— Эй, вы чего тут друг другу голову дурите? Бочонок пива ставлю! В такую жару пиво пить надо, а не блеять, как овцы. Что, не так?

— Так, пан Шия, твоя правда! — отозвались все хором, тут же оставив злость и облизывая усы в предвкушении прохладного напитка.

Дувидл вылез из колодца совершенно синий. С пейсов струйками бежала вода, его трясло от холода и от испуга.

Стоя под балдахином, он с первого раза не смог разбить каблуком стакан, который положили к его ногам. Парни захихикали.

— Ловко! — Они подталкивали друг друга в бок и пожирали глазами невесту, на голову выше жениха.

Со второго удара стакан раскололся.

— Хват! Силач! — одобрили гои.

Позже, когда Дувидла повели в спальню к невесте, с одной стороны его поддерживала под руку мать, а с другой — дядя, старик в восьмиугольной меховой шапочке, какие носят в Галиции. Перед свадьбой этот дядя все рассказал Дувидлу, объяснил, что плодиться и размножаться — величайшая заповедь, привел доводы из мидрашей[39] и каббалы, а под конец прошамкал беззубым ртом:

— И обниматься, и целоваться можно. Нужно даже, это тоже заповедь…

Дувидл вошел и услышал, как за спиной захлопнулась дверь. Из-за стены доносилось приглушенное пение. Вдруг все поплыло перед глазами.

В постели лежала его невеста, которую он видел чуть ли не в первый раз. Она лежала, разметав по белоснежной подушке черные волосы. Ее лицо пылало, но дышало спокойствием. Это было спокойствие очень здорового человека, который ко всему относится с улыбкой. Она лежала, закинув за голову обнаженные руки, и смотрела на тщедушного человечка, которого все-таки готова была принять, прижать к себе, когда он приблизится. Но Дувидл совсем смешался.