На чужой земле

Он был измучен постом, еще не согрелся после холодной воды, его напугали гои у колодца, ему было одиноко среди чужих людей. Дувидла бросало в жар, когда он годами грезил об этом над Талмудом, и вот сейчас это должно произойти. Он так затрясся, что еле устоял на ногах. Закачались пейсы, задрожала редкая бороденка, смешная, нелепая тень запрыгала по стене. И Гендл не выдержала. Отвернувшись от жениха, она весело, громко рассмеялась:

— Мамочки родненькие, ха-ха-ха!

* * *

Через год Гендл все-таки родила ребенка, мальчика.

Дувидл назвал сына Симха-Бинем в честь знаменитого ребе из Пшисухи[40], однако на потомка ребе Симха-Бинем оказался совсем не похож. Это был крупный, светлокожий ребенок с прямыми льняными волосами, глуповатыми серыми глазами и носом так высоко вздернутым, что ноздри смотрели прямо вперед. Когда малыш плакал, слышно было на всю рыночную площадь.

Бывало, Гендл брала его с собой в шинок, и если она не спешила дать ему грудь, ставшую теперь еще крупнее, еще женственней, мальчик так кричал, что посетители зажимали уши.

— Эй, — подмигивали Стефану, сыну мясника, того, что режет свиней, — визжит, как твои поросята.

Стефан таращил на малыша глуповатые серые глаза и, шмыгнув носом, таким вздернутым, что ноздри смотрели прямо вперед, тренькал губами:

— Т-р-р-р! Т-р-р-р! Ку-ку, сынишка!

2

В хедере Симха-Бинем учился хуже некуда.

— Деревенщина, — говорил о нем меламед реб Юкев, — гойская голова.

Зато Симха-Бинем был самый сильный из всех мальчишек. Только он один мог сделать мостик.

— Симха-Бинем! Симха-Бинем! — кричали ученики, когда ребе выходил по нужде. — Слабо мостик сделать?

— Не слабо. Смот-т-трите! — шлепал толстыми губами Симха-Бинем. Он немного шепелявил и заикался, особенно на букве «т».

Он ложился на спину, упирался в пол руками и ногами, выгибался, запрокинув голову, и приказывал:

— Ложись на меня! Т-теперь т-ты! И т-ты!

Симха-Бинем научился этому в шинке. Как-то раз туда заглянул бродячий фокусник и показал, что, встав на мостик, может удержать на себе несколько человек. Посетители стали биться об заклад, что тоже так смогут, но ни у кого не получилось, все тут же садились задом на пол. Единственным, кто выиграл у фокусника пари, оказался сын мясника Стефан, который давно снял кокарду с привезенной из училища фуражки и теперь сам колол свиней.

Симха-Бинем наблюдал за этой игрой, открыв рот и даже не замечая, что у него из курносого носа вылезли две длинных сопли. Тогда Стефан подозвал его, показал, как встать на мостик, и положил ему на грудь кусок мяса в десять фунтов весом. Потом еще гирю поставил, но Симха-Бинем даже не шелохнулся. Гендл попыталась оттолкнуть Стефана:

— Отстаньте от него, пан Стефан! Вы его калекой сделаете!

Но Стефан все добавлял гирю за гирей и повторял, радостно улыбаясь:

— Богатырь растет. Скоро сильней меня будет.

С тех пор Симха-Бинем делал мостик всякий раз, когда ребе отлучался из хедера. Сколько бы мальчишек на него ни забралось, он стоял, упершись головой в пол, на крепких, как бревна, руках и ногах, и только приказывал:

— Еще ложись! Еще!

Когда мальчишки играли в шинок, Симха-Бинем изображал известного в местечке горького пьяницу Рыбу, который колотит посуду и не хочет платить, а евреи-шинкари устраивают ему за это взбучку.

— Плати, пьяница! — кричат ребята. — Заплачь![41]

Но «пьяница» только мотает головой.

— Чтоб тебя холера взяла! — хохочут мальчишки.

— Ну и п-п-пусть! — отвечает «пьяный» Симха-Бинем.

— Чтоб у тебя кишки повылазили!

— Ну и п-п-пусть!

— Плати давай!

— Не буду…

— Ах, так? — кричат мальчишки. — Бей его!

Они бросаются на Симху-Бинема, молотят его кулаками, царапают, щиплют, пинают, но он молчит, он же «пьяный». Лишь иногда, если бьют слишком сильно, оттолкнет кого-нибудь. Мальчишки злятся.

— Эй! — кричит сын служки, чернявый и длинноносый Мойшл, недовольно кривя тонкие, ярко-красные губы. — Пьяный отвечать не должен!

И Симха-Бинем терпит, пока из носа или разбитой губы не побежит кровь.

— Ладно, хватит! — решают мальчишки. — Заплатил пропойца, вон юшка течет…

Когда играют в лошадки, Симха-Бинем — жеребец. Никто не может так долго бегать и прыгать через колоды и канавы, как Симха-Бинем. Если он начинает брыкаться, на него надевают уздечку из проволоки и поводья. Проволока царапает кожу, врезается в губы. Больно, но он терпит.

— И-го-го! — ржет Симха-Бинем и бьет ногой о землю. — Ф-р-р!

А на войне между иудеями и амаликитянами[42] Симхе-Бинему и вовсе нет равных.

Вечером, по дороге из хедера, ученики встречаются с польскими ребятами. Те возвращаются от ксендза, который учит их пению. И начинается война — война между иудеями и амаликитянами.